прикасаться. Они принадлежали Мерибелю. Обручальное кольцо... Ему пришлось снять обручальное кольцо Мерибеля и надеть ему свое. На его руке были часы Мерибеля. Труп Мерибеля стал его трупом. Кто назвал его сумасшедшим? Он мертвец. Если бы еще и заснуть мертвым сном! Он принялся искать спальню. Он забыл расположение комнат. Он снова очутился в передней и стал продвигаться на ощупь. Кажется, спальня выходила окнами на море. Он пошел, ориентируясь на шум волн. С этой стороны завывания ветра достигали такой высокой ноты, что он остановился у кровати, наклонив голову. Ему не привыкать к бурям на равнинах Лабриера, но такого он еще не видел. Разбушевавшаяся стихия как бы перекликалась с его собственной драмой, казалось, он сам и вызвал эту бурю каким-то таинственным способом. На широкой кровати с роскошным покрывалом не было ни белья, ни одеял. Почти призрачное ложе для соблазна посетителей, переходящих из комнаты в комнату, как в музее, ослепленных светом, яркой гармонией красок и мечтающих: «Вот бы здесь пожить!»

Севр снял брюки и бросил их на кресло, обитое пушистым мягким бархатом, похожим на дорогой мех. Было довольно прохладно. Через плотно закрытые окна проникало дыхание моря, пахло тиной, мертвыми водорослями. Сырость оказалась хуже холода. Из-за нее ткань стала липкой, матрас — влажным. Покрывало липло к телу. Севр вытянулся на кровати, потушил фонарь, потер одну о другую заледеневшие ноги. Стояла непроглядная тьма. Тем не менее он закрыл глаза, чтобы остаться наедине со своей болью, понимая, что уснуть ему не удастся.

Наверное, сейчас Мари-Лора звонит в жандармерию. Завтра разразится скандал. Все с удивлением узнают, что Жорж Севр покончил с собой, выстрелив из ружья в голову, а его зять, Филипп Мерибель, скрылся. Так ли это? Все гораздо сложнее... На самом деле совершил самоубийство Мерибель, а Севр, то есть он сам, быстро запутал следы, чтобы все подумали, что покойник... Разумеется, в это трудно поверить! А следователи неизбежно докопались бы до истины, и тогда его обвинили бы в убийстве Мерибеля. К счастью, он смог бы показать письмо, но... Ему не хотелось больше думать. Он слишком устал. Свернувшись калачиком под покрывалом, он пытался сохранить тепло, выжить, вопреки всему, поскольку надежда еще не покинула его. Его сковало оцепенение, он провалился в небытие. Шквал ветра обрушился на стену дома, капли дождя застучали по ставням, словно кто-то бросил горсть камешков. Он со стоном перевернулся... Дениза!.. В первый раз с тех пор, как надел траур, он не подумал перед сном о Денизе. Если бы она находилась рядом... Он снова задремал. И вдруг его сознание прояснилось, как это случается только ночью, словно озаренное неверным лунным светом. Он понял, что погиб: заболей он, и никто не придет на помощь, ведь все жители округи тщательно закрылись, забаррикадировались на зиму. В декабре владельцы домов не утруждали себя заботой о помещениях, даже тетушка Жосс не станет проветривать опустевшие до Пасхи квартиры. Он чувствовал себя более одиноко, чем потерпевший кораблекрушение и очутившийся на необитаемом острове, и еще более обездоленным! Мари-Лора сказала: «Четверг!» Но удастся ли ей ускользнуть от тех, кто станет задавать бесконечные вопросы? Какая находка для газетчиков эта женщина, плачущая по умершему брату, у которой муж скрывается от правосудия! А если бы полиции удалось разузнать правду, было бы еще хуже. Она стала бы вдовой человека, убитого ее собственным братом! Если же она не станет говорить, то ее примут за сообщницу. А если...

Севр зажег фонарь, прислонился к стене. Нет! Это невозможно! Если бы у него хватило времени предвидеть последствия, он ко всему приготовился бы. Еще не поздно, стоит только снять телефонную трубку; он поднялся, вернулся в гостиную. Телефон стоял там, на низком столике, белый, как кости, которые находят на пляже, и такой же мертвый. Аппарат еще не подключили к сети. По сути, он был украшением, всего лишь одним из штрихов роскоши в элегантной комнате. Между Севром и остальным миром простирались бесконечные затопленные поля да ночь, исковерканная бедой. Он посмотрел на часы — до утра еще оставалось далеко, так далеко, что его охватила дрожь. А ведь ему нужно выдержать пять дней и пять ночей! Он устроился в кресле, прикрыв ноги курткой. А почему бы не написать прокурору? Ведь именно к нему обращаются в подобных случаях? Но где найти бумагу, карандаш, марки? Если бы он мог высказаться сейчас, пока еще не померкли мучающие его образы и мельчайшие подробности словно запечатлелись на пленке!.. Домик, например... справа камыши. Ветер, гуляя, раздвигал их, а на поверхности воды появилась рябь. «Ну и мерзкая погода, — ворчал Мерибель, — никогда такого не видывал!» Тогда все и началось. Вспомнить, что происходило раньше, невозможно. В противном случае придется без конца перебирать встречи, какими полна жизнь, события, которые напоминают железнодорожный узел — пути то разбегаются, то сплетаются в клубок. Какая стрелка на этих путях направила к нему Денизу? А Мерибеля? Почему Севр женился на Денизе? Почему Мари-Лора вышла замуж за Мерибеля? Нет, прокурору нужно знать лишь то, что началось после того, как Мерибель произнес: «Ну что, уходим?»

Они одновременно посмотрели на серое небо, затем Мерибель, придерживая переломленный ствол ружья, наклонился, чтобы выбраться из болота, и они пошлепали по грязи. В это время вестник несчастья уже направился к небольшой старой ферме, но они этого не знали. Все случилось вчера вечером. Темнело. Время? Прокурор спросит точное время. Возможно, половина пятого. «Завтра поднимется этот чертов юго-западный ветер», — сказал еще Мерибель, когда они ступили на более твердую почву. Они были одни на всем болоте. Ферма находилась у дороги, ведущей в Ларош-Бернар, до нее оставалось еще с полчаса ходьбы. Нужно ли будет объяснять, почему Мерибель купил эту полуразвалившуюся хибару? Если прокурор не любит ни охоты, ни рыбалки, он никогда не поймет Мерибеля. Возможно, это и погубило беднягу Филиппа? Он не был ни высоким, ни сильным. То же самое можно сказать и о Севре. Но Филипп обладал какой-то чудовищной жизненной энергией. Он никогда не сидел на месте, его всегда обуревали новые идеи. Он отличался изысканным вкусом, свойственным состоятельным людям; эту хибару он преобразил собственными руками, так как умел делать все! Она превратилась в его крепость. Квартира в Нанте годилась для Мари-Лоры или для случайных клиентов, впрочем, он предпочитал принимать их в кафе. По возвращении из командировки его всегда ждал этот домик, ружья, удочки. Еще он обожал готовить. Он был гурманом и отыскивал разные необычные рецепты. Всем приходилось подстраиваться