АlshBetta КРАСНАЯ ГРАФИНЯ

Часть I

Я люблю тебя так, что мурашки гуляют по коже.

Посреди суеты даже время сбавляет свой бег.

Я люблю тебя так, как никто никогда и не сможет,

Потому что ты мой, навсегда только мой человек.

Я люблю тебя так, что порою немножечко странно…

Параллели судьбы превратились в неистовый круг,

Чтобы рядом, за руку ходили с тобой постоянно,

Чтобы был ты отныне любимый, любовник и друг…

— Когда это началось? — Изабелла, путаясь в длинном красном платье, спешила поскорее подняться наверх по мраморной лестнице. Её ничуть не пугала возможность упасть — были вещи куда хуже.

— Неделю назад, миледи, — так же торопясь, отвечала молоденькая служанка, посланная встретить госпожу. Она едва сдерживала эмоции, бороздящие юную душу. — Мы бы сообщили раньше, но гонца заставила медлить непогода.

— Что говорят лекари?

— Все что могли, они сделали. На все воля Божья…

Когда впереди показался коридор, отделанный красным деревом, Изабелла приложила все силы, чтобы не медлить ни секунды.

Сейчас счет велся именно на них.

Темная дверь впустила женщин, тяжело захлопнувшись за их спинами. Стоящие у широкой бирюзовой кровати люди обернулись и почтительно склонили головы.

Впрочем, Изабелле было не до них, хотя правила приличия твердили ответно поклониться и неспешно, гордой походкой войти в комнату.

Вопреки всем порядкам, графиня в буквальном смысле пробежала по паркету, ступила на светлый ковер и, схватившись за балдахин для опоры, замерла.

Лежащий на белесых простынях мужчина что-то пробормотал, ворочая головой и смотря куда-то сквозь Изабеллу. Он не видел перед собой бледной растрепанной жены, в рекордные сроки добравшейся до Лондона, когда дошли вести о его болезни. Нет. Перед ним была картинка из прошлого, где красавица с каштановыми локонами в легком розовом платье кружит по лугу с цветами, напевая какую-то старую песенку, которую выучила у матери.

— Эдвард, — непослушными губами шепнула графиня, разглядывая до невозможности изменившееся лицо вечно улыбающегося, бесконечно живого мужа. Теперь картина была совсем иной — осунувшийся, почти сливающийся с белоснежными подушками человек. Некогда бронзовые волосы потемнели, утратив свой блеск. Даже седина на висках — и та стала почти незаметна. Некогда розовые губы стали сероватыми, потрескавшись в некоторых местах до крови…

По одному виду можно было понять, что ситуация безнадежна, и доктора правы — ничто не поможет.

Но Изабелла верила, что с её приездом может что-то измениться. Почему-то уверенность, поселившаяся в ней ещё на пороге, никак не отпускала хрупкое девичье сознание. Словно каленым железом выбивало оно варианты спасения любимого мужа…

С трудом оторвавшись от назойливых мыслей, графиня тяжело опустилась на кровать, не утруждая себя расправить дорогое платье. Ничто не имело значение. Ничто не было так важно, как Он.

Бережно подняв с покрывал опаловую ладонь, она взяла ее в обе свои руки, осыпая маленькими нежными поцелуями, желая показать, сказать, что рядом. Что будет рядом до конца, как и прописано в церковных проповедях.

Кажется, на графа это подействовало.

Он перестал бормотать непонятные незаконченные фразы и обратил свой взор на Изабеллу. И губы его дрогнули в улыбке — она приехала!

— Как же это? — не веря, шептала графиня, не переставая покрывать поцелуями кожу мужа и с болью осознавая, что она намного горячее обычного. — Эдвард, как же так?

Доктора, до этого молчаливо стоящие в стороне, решили высказать свое мнение:

— Простите меня за дерзость, госпожа, — учтиво начал высокий седовласый мужчина, одетый по первой моде, продиктованной парижской аристократией. Он поклонился, как следует джентльмену, и лишь за тем продолжил, — Вам не следует здесь находиться. Болезнь заразна.

— Я никуда не уйду, — спокойно и в меру громко произнесла в ответ та. Её плечи начинали подрагивать, но никто не смел этого заметить. — А вот вы убирайтесь. Проводи их, Мария.

Служанка растерянно развела руками в ответ на немой вопрос обернувшихся к ней почтенных господ.

— Миссис Мейсен, — подал голос второй, но и его молодая женщина резко осадила, оставляя за спиной все возможные правила приличия:

— До свидания, сэр.

До тех пор пока все присутствующие не покинули комнату, Изабелла смотрела в сторону двери. И лишь когда все вышли, повернулась обратно к графу, снова начавшему что-то бормотать.

— Я здесь, — сдерживая слезы, шепнула она, наклоняясь и целуя его. — Я вернулась.

Это утверждение снова заставило мужчину на миг выпутаться из бредней и осознать происходящее.

— Я думал, ты не успеешь, — слабо проговорил он и горько усмехнулся.

— К тебе я всегда успею, — качнула головой графиня, — я тебя люблю.

Невозможно было передать словами те эмоции, что отразились на лице мужчины после услышанного. На миг ему даже полегчало — ведь все было так, как нужно. Будто бы и не прошли те долгие три месяца, что отсутствовала его Изабелла в городе. Будто бы только-только свершилось венчание, и они, улыбаясь, смогли полноправно остаться вдвоем, оторвавшись от всего мира.

Будто все случившееся — кошмарный сон. Сейчас он проснется. Ещё чуть-чуть, и он проснется. Обязательно. И не будет ломить тело, не будут плясать перед глазами цветные круги, не пробьет дрожь, не придут лекари, не станут применять болезненные процедуры, пытаясь сделать то, что не удавалось ещё никому…

— Не бойся, — наверняка заметив страх в глазах мужа, произнесла Изабелла и придвинулась ближе, свободной рукой стирая испарину с его лба. — Ты поправишься. Ничто не помешает тебе стать на ноги. Мы теперь вместе, видишь?

Вместе.

Одно слово отстукивало в голове, не давая возможности его игнорировать. Знала бы Изабелла, что произойдет за её отсутствие, никогда бы не отправилась в Лондон. Смерть отца, несомненно, тяжела для неё, но даже она не идет ни в какое сравнение с потерей Эдварда. Нет.

Скупая, одинокая слезинка прокатилась по лицу молодой женщины — так отчаянно ей хотелось верить в то, что все случившееся в Грейфленде не больше, чем игра воображения.

Эта прозрачная капля была отражением слезы графа. Никогда прежде он не позволял эмоциям брать над собой верх — такие поступки не прощаются в высшем свете. Но сегодня был особенный день и, наверняка, один из немногих, которые остались ему в этой жизни.

— Я боюсь, — смотря прямо в каштановые глаза графини, признался