Избранное

ПРАЩА Роман

Прашка

София, 1977

Перевод Н. ГЛЕН

Запах человека (Введение к синей тетрадке с эмблемой Мадарского всадника на обложке)

«Окаянный и ненасытный читатель!

Если пишущий человек стремится завладеть читателем посредством идей и формы своего писания, то и читатель со своей стороны хочет овладеть идеями и формой написанного, и чем эта форма совершеннее, тем жарче разгорается страсть читателя, подобно тому как зарождается и разгорается страсть сластолюбца при виде форм женского тела; однако же, стремясь овладеть этой формой и проникнуть в нее, читатель сам в нее погружается, как Иона во чрево кита.

И устраивается этот окаянный читатель, скорчившись на дне или во чреве написанного, а сам полагает, что поглотил его целиком. Так воробушек, прирученный человеком и по уши влюбленный в него, залезает в карман его пиджака и приглашает своего покорителя залезть в собственный карман, чтобы предаться с ним любви!

Познакомившись в школьные годы с азбукой, эти окаянные запоминают ее на всю жизнь, и не остается на свете письменности или литературы, которые бы не были вылущены читателями; и чем больше литературы они вылущат, тем больше у них разгорается аппетит, тем острее становится голод, так что я не могу сравнить их ни с чем другим, кроме как с термитами или с библейскими тощими коровами, которые сожрали семь тучных коров и все равно остались тощими и голодными!

Ешьте, окаянные, чужая жизнь не насытит вашего голода, мои тетрадки вас не накормят, они не изменят ваших взглядов и не заставят вас ни в чем усомниться! Поэтому я пишу эти записки для себя, даже не перечитывая, ибо, как только я начинаю перелистывать свои тетради и перечитывать их, так чувствую, что от них несет тяжелым человечьим запахом!

Не смей перелистывать дальше!»

Загадочное обиталище с плешивой собакой у порога

Эта история случилась во второй половине нашего века, в глубокой провинции, расположенной на север от Балканского хребта, замкнутой с одной стороны Белоградчикскими скалами, а с другой — вершиной Тодорины Куклы; я не сказал бы, что это дикая провинция, но не стану также утверждать, что она приручена. Среди болгарских земель еще можно найти девственные островки, старые зеленые рощи, участки чистых рек, водяные колеса, тучные пастбища, кое-где — живые легенды, а также некоторые предрассудки, невежество, полуграмотность и даже людей со здоровыми зубами. Употребляя слово «провинция», я вовсе не имею в виду забытое богом место; напротив, место, о котором в дальнейшем пойдет речь, словно отмечено богом: окруженное живописной цепью гор, оно таит в себе еще не изученные известковые и мраморные пещеры, а в них, в каменных гнездах, все еще сидят драконы и высиживают свои каменные яйца, из которых вылупляются маленькие драконята. Жизнь в таких местах развивается чрезвычайно медленно, она больше вертится вокруг собственной оси, как вертится по кругу собака, пытаясь поймать свой хвост.

Если мы поднимемся на гребень гор у вершины Зелена Глава и посмотрим на север, мы увидим огромную зеленую долину, в долине — каменные карьеры, летящий в небе самолет, дымящие известковые печи, поезд, заброшенные деревенские кладбища, полные сорок, заблудившиеся автомашины, старые деревья, охраняемые законом о защите природы, древние римские развалины (охраняемые в свою очередь законом об исторических памятниках), и в этой уютной, почти райской долине увидим, как сверкает своим синеватым и серебряным острием брошенный в траву нож. Это — сама жизнь, когда-то кем-то брошенная или случайно оброненная на дороге. Каждый, кто наклонится, чтобы потрогать этот нож или поднять его, обрежется, потому что на него еще не насажена рукоятка и ни один из тех, кто наклонялся, чтобы поднять его, не знал, как его ухватить и как держать… И блестит еще там, за горным хребтом, этот нож (или этот мир), блестит, омытый росой, и манит каждого, кто идет по дороге, зовет свернуть и поднять его. И каждый, кто его поднимет, обязательно порежется! Мы тоже спустимся в зеленую долину, наклонимся, чтобы поднять нож, и порежем руки. Если мы почувствуем, что кто-то в это время смотрит на нас, оглядываться незачем. На нас будут смотреть драконы из каменных своих гнездовий, смотреть мудрыми змеиными глазами, и они будут нас видеть, а мы их нет, потому-то и бесполезно оглядываться. Лучше повернуться к драконам спиной и идти к дому, который стоит задом и к деревне Нижнее Лихо, и к драконам.

Это на редкость необщительный дом; он стоит задом не только к деревне, но, можно сказать, и ко всей зеленой долине, почти как человек, который не желает знаться с другими — ни сам к ним в душу не лезет, ни к себе не пускает. Заднюю стену дома давно не белили, штукатурка потрескалась и осыпалась, вода, стекая по стене, оставила на ней бурые следы. В былые времена стену мазали то чистой известкой, то с добавлением синьки, и теперь, когда она облупилась, местами была видна грязная штукатурка, смешанная с половой, местами синели пятна, похожие на желваки или шрамы от старых ран; бурые подтеки спускались от черепичной крыши к фундаменту, прокаленному и ссохшемуся, и тем явственнее становилось, что спину этого человеческого обиталища крепко хлестало время, что не раз по нему стекал гной и немало синяков и чумных пятен отпечаталось на старой коже. Лицо дома было так же неприглядно, как спина, с той только разницей, что оно не было слепым: дом смотрел на мир двумя окошками без створок; одно было меньше другого, с железными ставенками, и дом, казалось, глядит, прищурившись. На задней стене хозяева подвесили под самой черепицей, чтоб не мочило дождем, грядку от телеги, о передней же заботились больше: она была недавно побелена, отливала синевой, а окна были обведены коричневой рамкой. У реки есть коричневая глина, раньше женщины копали там особую белую глину, которой мыли волосы (волосы от нее становились блестящими), но, когда белая глина кончилась и они увидели, что волосы становятся уже не блестящими, а седыми, они стали копать коричневую глину и мазать ею цоколи домов; некоторые, кроме цоколей, обводили коричневыми рамками окна и двери. Лишь цыгане из соседнего хутора Выселки не употребляли эту природную краску, она казалась им слишком мрачной. Они красили свои дома только в синий цвет, и, хотя это не самый веселый из