Лютик добирается до любимого холма и раскидистого дерева, сбрасывает кроссовки и ложится на траву, подложив под голову чехол с гитарой.
Это место теперь не только его.
Их место.
И пусть никаких «их» больше нет.
А может, и не было.
Лютик смотрит на густую траву, вспоминая, как впервые соприкасались пальцы, как ласково теплели жёлтые глаза, как ветер трепал длинные серебристые волосы.
«Ты веришь в предназначение?»
Лютик помнит ласковую улыбку в ответ на свой вопрос. Помнит, как за тем диалогом последовал жаркий поцелуй.
А на следующий день он задыхался от желания, когда Геральт ласкал его, прижимая к дивану, и на столе остывал никому не нужный чай с чабрецом.
Лютик приподнимается, садится, расстёгивает чехол, вытаскивает гитару, блокнот и ручку.
Он помнит, как говорил Геральту, что напишет песню. А может быть, даже две.
Лютик больше не притрагивается к лютне, хотя её звук всегда нравился ему больше, чем звук гитары.
Не сейчас. Слишком больно.
Ручка скользит по бумаге, губы бесшумно проговаривают слова, он смотрит в небо, пытаясь подобрать рифму, горячо жестикулирует, будто споря о чём-то с самим собой, зачёркивает написанное, вырывает листы, комкает и бросает на траву, и впервые за целую неделю живёт.
Эмоции, так долго съедавшие его изнутри, наконец вырываются наружу, но Лютик больше не плачет.
Он пишет. Долго, взахлёб, матерясь сквозь зубы, когда что-то идёт не так.
Закончив с текстом, юноша берёт гитару.
Мелодия складывается быстрее, чем стихи. Многого и не нужно — несколько простых аккордов. Юлиан любит сложную музыку, но сейчас ему хочется лёгкости.
Когда небо становится персиковым, и солнце медленно клонится к закату, Лютик поднимает голову от блокнота.
Он только что закончил записывать аккорды.
Юноша удовлетворённо выдыхает, глядя на написанное. Затем снова берёт в руки гитару, и вполголоса начинает петь:
— Ты — ветер, сметающий мысли и чувства
в моей голове и горящей груди.
Безумие, преданность, боль, безрассудство, —
мне страшно оставить тебя позади.
Мне страшно жить дальше и больше не встретить
знакомой улыбки в медовых глазах.
О, мой до костей пробирающий ветер,
ты — память о глупых и странных мечтах.
Прости меня, ветер, за то, что я болен,
простужен тобой — и спастись не сумел.
Прости, что себе раствориться позволил,
прости за слова, что сказать не успел.
За всё, чего ждал я, за всё, чему верил —
прости, и, прошу тебя, дай мне покой.
Мне снятся закрытые наглухо двери:
за ними останется встреча с тобой.
Лютик допевает последнюю ноту и опустошённо смотрит на розовое небо — туда, где медленно садится солнце.
***
В колледже царит суматоха. Близятся переводные экзамены, студенты списывают друг у друга задания, берут недостающие записи лекций.
Атмосфера накалена до предела. Многие нервничают перед предстоящими зачётами, в коридорах почти ежедневно происходят мелкие стычки.
— Эй, Юлиан, — к Лютику обращается Лео Бонарт. — У тебя есть конспект по истории?
— Да, сейчас, — юноша достаёт тетрадь, листает её в поисках нужных записей.
— А это что такое? — внезапно подошедший Вальдо Маркс поднимает с пола выпавший из тетради листок.
Портрет Геральта.
Лютик старается сохранить спокойствие, чувствуя, как краска заливает щёки.
— Неважно, — он протягивает руку за листком. — Отдай, пожалуйста.
— То есть, слухи про тебя ходят не просто так? Ты и правда педик? — Вальдо насмешливо и нарочито громко произносит последнюю фразу, переглядываясь с Лео, который тут же начинает ухмыляться.
Слухи действительно ходят. Вот уже третью неделю, с тех самых пор, как кто-то заметил, как Геральт встречает Лютика у ворот колледжа.
Ровно до этого момента было плевать. Пусть обсуждают.
Пусть издеваются.
Теперь вообще ничто не имеет значения.
Но именно сейчас его берёт злость — не за оскорбление, а за то, что кто-то вот так нахально смеет совать нос в эти воспоминания — самое дорогое, что есть у Лютика.
— Заткнись, Маркс! — он говорит сквозь зубы. — И отдай мне листок.
— А ты отними!
Лютик тяжело вздыхает.
Вальдо всегда раздражал его, ведя себя так, будто ему десять лет, но это уже переходит всякие границы.
Конфликта ужасно не хочется, тем более — на глазах у всех.
— Все слышали? Леттенхоф — педик! — кричит Маркс и громко хохочет, Лео тоже смеётся.
Вокруг начинают собираться любопытные однокурсники.
— Заткнитесь! — Трисс быстрым шагом подходит к ним. — Это я попросила его нарисовать портрет. Отдай мне. Сейчас же, если не хочешь проблем.
Она смотрит на Вальдо в упор, и тот, стиснув зубы, протягивает ей листок.
Связываться с Трисс не хочется никому: её мать — директор колледжа.
— Что, Маркс, девчонки испугался? — говорит кто-то из собравшейся толпы.
— Пошли отсюда, — Лео хлопает его по плечу, и он бросает на Юлиана недобрый взгляд.
— Зачем ты это сделала? — Лютик смотрит на девушку полными благодарности глазами, когда окружающие наконец расходятся по своим делам.
— Ты не заслуживаешь насмешек. — Трисс возвращает в его тетрадь рисунок и кладёт руку ему на плечо. — Что случилось, Лютик? Ты сам не свой в последнее время. Извини, что лезу не в своё дело, просто… Ты никогда таким не был. Я хочу, чтобы ты был счастлив.
Лютик несколько секунд смотрит на портрет, затем закрывает тетрадь.
— Спасибо тебе, Трисс, — он накрывает её ладонь своей, кивает ей и молча уходит в кабинет, где через пару минут начнётся лекция.
Вечером его ловят у ворот колледжа.
Вальдо Маркс и ещё двое каких-то парней на голову выше Лютика.
Лютику удаётся отделаться царапинами, синяками и разбитым носом.
***
В кофейне непривычно тихо для вечера пятницы.
Лютик листает «Вино из одуванчиков», бесцельно скользя