разойдитесь, кто это здесь такой ярый, дай на тебя посмотрю.
— Атас, Сашка, бежим, это Прохор, а с ним шутки плохи, — и они пустились наутек.
— Девушка, вы сможете встать, давай я тебе помогу, ничего себе, потрудились парни. Скажи, что у тебя болит, может к доктору тебя отвезти?
— Нет, спасибо, не нужно, я сейчас потихоньку встану, и дойду до общежития, это совсем рядом.
— Смотри, может, мне проводить тебя, а то вдруг они захотят вернуться и закончить начатое.
— Вряд ли, они уже сделали, что хотели.
— За что они тебя так избили, если не секрет?
— Да какой секрет, я секретарь комсомольской организации факультета, сегодня мы разбирали поведение одного из этих ребят, и дали ему выговор с занесением в личное дело.
— Что мог натворить этот парень, если с ним так строго обошлись?
— Он ведет разгульный образ жизни, часто приходит на занятия выпивши, хамит студентам и преподавателям. А институт у нас педагогический, мы будем учить детей, в том числе и дисциплине, а сами ее нарушаем, это для нас не допустимо.
— Да, серьезно у вас все, ну, ты будь осторожнее с такими студентами, а то, как бы хуже не было. Иду, друг зовет, побегу я.
— Ну что, помог униженным и оскорбленным.
— И очень доволен, что не бью, а защищаю, а девчонка очень симпатичная, только побитая, и учиться она, видимо, вместе со Светой. Нужно будет расспросить о ней.
— Даже и не думай, Света тебе не простит, если ты будешь расспрашивать ее о другой девушке, что она может подумать.
— Ты прав, давай забудем обо всем, что было, то было, нас уже давно ребята ждут.
— Оля, что с тобой, — Нина, вскочив со стула, с ужасом смотрела на Олю.
— Избили, разве не видишь, Геннадий Скворцов постарался за то, что выговор ему на комсомольском собрании дали.
— Садись, я тебе ссадины промою, все колени снесла, теперь болеть будут, и на лице синяк большой, во весь глаз, прямо в точку метили. Завтра пойдем в деканат, и ты там обо всем расскажешь, нельзя прощать такое.
— Никуда я не пойду, он такой мстительный, боюсь, что хуже будет, отлежусь пару дней, и все пройдет.
Наутро синяк стал лиловым, ссадины на коленях болели, Оля осталась в общежитии, и лежала, уткнувшись в подушку, когда в дверь вдруг постучали.
— Заходите не закрыто, — и она, повернувшись к двери, вдруг увидела на пороге Геннадия.
— Ты, зачем пришел, завершить вчерашнее, так давай подходи и бей, за меня не кому заступиться.
— Так уж и некому, укроти ты эту дикарку. Встретила меня в институте и давай при всех бить. Да еще приговаривает, поставил Оле синяк под глазом и я тебе поставлю, и шлеп кулаком по глазу, видишь, покраснел.
— Про кого ты говоришь, не пойму, я никого не просила об этом.
— Да про Нинку, подружку твою, вцепилась в меня, как оса, и не отпускает, а все вокруг смеются, теперь проходу мне не дадут, будут подкалывать.
— Сам виноват, а если бы ты был на моем месте, то поступил бы точно также. Против деканата не попрешь, да и ты виноват, согласись?
— Прости меня, я и сам хотел сегодня подойти к тебе и попросить прощение, но меня опередила Нинка, вот язва.
— Ладно, прощаю, в жизни все бывает, но только впредь будь осторожным, и прежде чем сделать кому-то пакость, хорошо подумай. Ты же скоро будешь учителем, а значит должен быть примером для учеников, а у тебя все наоборот.
— Связался я со здешними ребятами, каждый день выпивки, гулянки до утра, к занятиям совсем перестал готовиться. Все, Оля даю тебе слово, что с этим будет покончено, ты права, нужно браться за ум и заниматься учебой.
После обеда прибежала Нина, и с порога спросила, как я себя чувствую.
— Благодаря тебе, очень хорошо, ты, что это за представление устроила в институте.
— А откуда ты знаешь, неужели вахтерша сказала, а ей видимо, студенты?
— Ошибаешься, Геннадий приходил и жаловался на тебя, просил приструнить, ты зверски избила его.
— Вот поддонок, всего один раз кулаком по глазу дала, будет знать, как девчонок наших бить.
— Он раскаялся в содеянном, и приходил прощения просить, я его простила.
— И зря, нужно было в милицию на него пожаловаться, чтобы наказали по закону.
— Все, закрыли эту тему, мне кажется, он парень не плохой, и все понял.