еще более испугалась, но, взглянув на другого, успокоилась.

— Отвори-ка нам, девочка, сени, — повелительно сказал князь.

Девочка с ужасом смотрела на него и не трогалась с места.

— Ну, чего рот-то разинула! — Крикнул человек с неприятным лицом, — отворяй добром и калитку и сени. Это Князь новгородский, он ослушников в Волхов швыряет.

— Нет, нет, — девочка, ничего я тебе дурного не сделаю. Боярин Георгий шутит. Отвори, милая; видишь, какое у нас случилось несчастие.

Паша взглянула на носилки и увидала бледное молодое лицо и большие карие глаза, с укором и с мольбой глядевшие на нее.

Она в один миг забыла всякий страх, распахнула калитку и, вбежав на крылечко, открыла дверь, и не успели еще князь и боярин пройти двор, как она вынесла скамью и, поставив ее посреди сеней, побежала за другой, чтобы поставить ее рядом.

— Умница, — проговорил князь.

— У нас есть и перина, — сказала она.

— Неси.

На лавки была положена широкая и довольно короткая перина, и раненого положили с пола на постель.

— Пить! — Проговорил он. — Воды!

Паша мигом принесла воды, и когда больной успокоился, то князь распорядился, чтобы больного раздеть и осмотреть, для чего он взял нож и разрезал на нем кафтан.

Плечи, грудь и руки были исцарапаны и искусаны.

— Да где же, девочка, твоя мать? — спросил князь, — ты бы прислала ее нам помочь. А где отец?

— Мать недавно умерла, а отец с братом увезли деготь в Новгород. С часу на час жду их, — отвечала Паша.

— Нет ли тряпок?

— Есть.

Паша открыла грубо сколоченный ящик и подала тряпок.

— Мать твоя была, видно, горожанка? — спросил князь.

— Монастырская была она. Все умела делать и меня научила.

Паша сердито взглянула на Мирославича, который с затаенной злобой сдернул с отрока рубашку, вследствие чего тот застонал. Простая девочка сразу почувствовала, что этот неприятный человек ненавидел юношу, и испугалась за него.

— Оставь, — сказала она, — я все сделаю одна.

Она обмыла раны, и приложила к ним мокрые тряпки, а затем сбегала куда-то во двор и принесла паутины, которой и стала закладывать окровавленные места.

Солнце, между тем, село, и та же Паша, вздув, огня зажгла лучину и всунула концом в стену.

— Что же нам делать? — Обратился князь за советом к Мирославичу.

— И ума не приложу. Не знаю ведь, где мы, — отвечал Георгий.

— Куда же идти ночью, — заметила Паша.

— Это правда, — отвечал князь, — лучше подождать до утра. А нет ли у тебя, девочка, лампадки?

— Как не быть? Есть.

— Так ты принеси-ка лучше сюда лампадку, а лучину потуши. Нельзя ли нам сенца охапочку, мы и ляжем, а дверь припри.

Князь и Георгий легли, а Паша села подле больного, громко бредившего о медведице.

Луна ярко осветила двор и берег, когда, наконец, приехал дегтяник с сыном. Не мало он удивился, увидав такого важного гостя, и, пройдя в избу, завалился спать.

Лишь только стало светать, как на дворе заиграл рожок, и Паша встрепенувшись выбежала из сеней и пошла доить коровушек.

Дегтяник был мужик зажиточный, и у него было скота довольно: были и овцы, и свиньи и коровы, как были и куры. Пастухом у него был парнишка-дурачок и выгонял скот на берег, неподалеку от поселка. Когда Паша вернулась, то князь уже проснулся, и она сообщила ему, что по лесу слышны крики.

— Видно тебя ищут, — прибавила она.

Действительно, князя в продолжение всей ночи искали охотники и нашли только утром. Дегтяник взялся привезти больного на лодке, в Новгород.

— Ну, прощай, дорогая хозяюшка, — сказал ей на прощанье князь, — к нам милости просим. Я сумею тебя угостить и поблагодарить за твое гостеприимство.

Паша стояла и кланялась. Она вышла за ворота и смотрела, как князь бережно укладывал раненого на лодку, и с какой завистью смотрел на это боярин Георгий.

— И не любит его, и завидует, — подумала Паша.

Наконец, лодка отъехала, князь и свита его вскочили на коней, и осталась Паша одна и долго прислушивалась к удалявшемуся топоту копыт.

Глава III

Опять, как накануне, стояла девочка на берегу и ждала отца и брата. Но теперь она ждала с новым чувством любопытства. Ей так хотелось знать, кто такой этот юноша.

— Может быть княжеский сын? — думала она, и сидя на берегу, она стала мечтать, что когда-нибудь он заедет к ним на коне, и она напоит его молоком или медом. Она умеет варить такой славный мед, и он скажет ей спасибо, как сказал сегодня, прощаясь.

Поздно ночью вернулся отец и брат, и привез Паше и гостинцев и подарков.

— Ну, Паша, родненькая моя, — сказал дегтяник, — видно придется нам с тобой расстаться. Я дал слово князю привезти тебя в город. Ко мне вышла сама княгиня, что пава, да и говорит: «Князь дивится уму твоей дочери. Привези ее непременно; пусть поживет здесь, и еще больше уму разуму научится».

— Что же! Я не прочь повидать людей, — отвечала Паша.

— А мы-то как без хозяйки останемся?

— Возьмешь тетку Агафью.

— Она давно просится, — прибавил брат.

В ближайшее воскресенье, Паша нарядилась в новый сарафан, увесилась бусами и поехала с отцом в город, где она бывала уже не раз.

Княжеские хоромы были обнесены высоким тыном, с тяжелыми дубовыми воротами и калиткой с кольцом. Лишь только Пашу ввели в сени, как к ней выбежали сенные девушки, или, говоря иначе, горничные Княгини и повели ее вверх по лестнице.

Княгиня, действительно, подошла к ней, что пава, такая белая, нарядная, и стала ее обо всем расспрашивать.

— Ну что же, Паша, хочешь у меня остаться жить, или погостить?

— А отец-то как же без меня?

— У нас рабыни есть. Пошлем ему работницу рабыню.

Пашу увели девушки, и стали ей хвалить житье в княжеском доме. Паше очень хотелось знать: кто такой юноша с карими глазами, что лежал у них в сенях, но она не смела спросить о нем ни у кого. Она не смела спросить этого даже у родного отца.

Вдруг через несколько дней девушки начали поговаривать, что князь куда-то уезжает. Все шептались, и никто ничего наверное не знал.

Раз вечерком Паша как-то выбежала вниз в сени, и там в дверях встретилась с тем, о ком спросить не смела. Павел хотя был еще бледен, но уже встал.

— Здравствуй, девочка, — сказал он ей, — как тебе нравится у нас в Новгороде?

И, не дожидаясь ответа, он прошел дальше.

— Нет, это не княжеский сын, — подумала она, — одет он