Атанас Мандаджиев Волчий капкан

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Я прикрыл телефонную трубку, но у генерала был чертовски острый слух.

– Ты что смеешься?

– Извините.

– Случайного человека я не пошлю. Им вся Болгария гордится.

– Ясно, ясно. Я подумаю.

– Да что тут думать-то. Бери да и все…

– Это что, приказ? – спросил я сухо.

Генерал тяжело вздохнул:

– Он же будет вкалывать, пойми! Сколько раз тебе повторять!

Я опять прикрыл трубку. За какую-то минуту он трижды употребил это слово, произнося его с особенной интонацией, как бы подчеркивая и любуясь. Генерал был из тех, кто, выучившись играть в бридж в довольно преклонном возрасте, с такой страстью отдался игре, что за несколько месяцев наверстал упущенное. Точно так же относился он и к жаргонным словечкам.

– Лично я не вижу в этом ничего смешною, – продолжал неуверенно генерал. – Парень серьезный, без пяти минут юрист, заочник. С каких пор мечтает… Ладно, думай, что хочешь, можешь считать, что это просто эксперимент. И потом, если дело не пойдет, отчислишь его, да и дело с концом. Мы же не синекуру ему предлагаем…

– Вот-вот, так и председатель клуба говорил, но только сначала.

– Что ты имеешь в виду?

– Так, ничего особенного… Только когда был подписан приказ о его назначении, совершенно другая песня началась: а как же – тренировки, сборы, турне, в клубе и глаз не кажет. Перевели бы вы его на другую работу, а? У нас… нет, честно говоря, не могу я ему обеспечит?" достаточно свободного времени.

– Можешь, можешь. Ты все можешь, но не хочешь… Извини, конечно, но, насколько мне помнится, именно ты на собрании актива спортклуба рассказывал об этом, как его, гимнасте, что ли, который в отряде гонял вас каждое утро на физзарядку. Запамятовал, как его звали?

– Дьяволенок?

– Дьяволенок или Чертенок?

– Не важно. Дьяволенок.

– Ты себе представить не можешь, как на меня подействовал твой рассказ. Закрою глаза и вижу: идет на руках по тонкой жерди над пропастью, а тело вытянуто в струнку. Какой прекрасный конец! Смертельно ранен, но и в последний миг о красоте не забывает… похоже на соскок с брусьев… так ведь было, да? Описал плавную дугу и навсегда исчез в бездне. Меня до сих пор мороз по коже подирает… А публика рукоплещет. Красота она на то и красота, чтобы до всех доходила – даже до самых отъявленных мерзавцев.

– После Девятого сентября показания жандармов по этому пункту почти не различались. Оваций, конечно, не было, но что касается остального… Ему на руках ходить было раз плюнуть, я даже думаю, что удобнее.

– По тонкой жерди над пропастью?

– Вот именно.

– Да, полковник, пронял ты меня своим рассказом. Тогда-то я не успел тебя похвалить, ты уж извини.

– Спасибо.

Генерал выжидал, но я – ни слова. Он коснулся самого дорогого, самого святого ради какого-то борца, выкормыша разных ведомств и организаций. И поставил себя на одну доску с теми, кто по каждому поводу спекулирует воспоминаниями о прошлом. Стоит ли того баловень людей с пустыми амбициями, спортсмен, окруженный заботой и комфортом, который получил офицерское звание, не тянув солдатской лямки? А ведь Дьяволенок, несмотря на его яркий спортивный талант, ходил в латаных штанах и не раз голодал. Подумаешь, борец! Чемпион Европы в своей категории! Да если бы Дьяволенок остался в живых, я уверен, он стал бы чемпионом мира. Японцев, русских – всех бы за пояс заткнул. Когда он начинал крутиться на перекладине, у всего зала дух захватывало, гимназистки в обморок падали со страху – казалось, еще чуть-чуть – и он сорвется, сверяет шею, А он птицей взлетал в воздух, но, сделав два идеальных сальто с вытянутыми в струнку ногами, уверенно приземлялся, и на его лукавом лице расцветала широкая улыбка. И все сам – без тренеров, без наставников. Нет, товарищ генерал, неправильный путь вы выбрали, так у вас ничего не получится!

– Я. рад, что вы любите гимнастику.

– И это все, что ты намерен мне сказать? – спросил генерал, уже едва сдерживая раздражение.

– Я вас не совсем понимаю.

– Ах, не понимаешь… Прекрасно ты все понимаешь… Ладно, поступай, как знаешь. Завтра я тебе пришлю кое-какие материалы. Думал обойтись без этого люди всякие бывают, некоторые того и гляди истолкуют все превратно, ну да будем надеяться, что ты не из них. Узнаешь одну странную историю, в которой главный герой как раз тот, кого я тебе рекомендую. Ничего не поделаешь, это мой последний козырь! – язвительно рассмеялся генерал, а я в этот момент подумал, что едва ли мне доведется снова сесть с ним за карты: он меня просто больше не пригласит. Тем лучше, решил я, – не люблю играть с новичками.

Когда после долгого разговора наконец-то вешаешь трубку, комната вдруг становится гулкой, будто пустая, причем в зависимости от настроения кажется большей или меньшей, чем в действительности. В каком же настроении был я? Уже поздно, но спать не хотелось. Я подошел к окну. Над сквериком стелился белый туман, на фоне лунного неба вырисовывался причудливый геометрический силуэт церкви. Снег уже стаял, только кое-где высоко в горах, по ложбинам и оврагам, как мертвые белые языки, лежали его остатки. Как раз в такую погоду мы шли вместе с Дьяволенком и я советовал ему оставить людей в покое, отложить свои штучки до лучших времен, когда мы раздобудем хлеба и свяжемся с нашими. По тропинке едва волочили ноги шестеро чуть ли не до глаз заросших мужчин – остатки нашего разбитого отряда. Голодные и невыспавшиеся, они сгибались под тяжестью оружия, к которому у нас уже не было боеприпасов. «Нет, ты не прав!» – возражал Дьяволенок, подталкивая меня локтем. (Даже в самые трудные моменты он не переставал постоянно нас задирать: то вдруг ущипнет, проходя мимо, то ножку подставит, тут же подхватывая своими сильными руками, то ляпнет ни к селу, ни к городу что-нибудь вроде – «Как ты считаешь, идет мне цилиндр?» – и при этом вертит головой, потом снимает воображаемый цилиндр и отвешивает этакий глубокий поклон, широко расставляя в стороны руки). «Нет-нет, вовсе не прав! – не соглашался он. – Как же иначе сохранить бодрость духа? Ты только попробуй, а потом говори. И согреешься, чертяка, посмотри на меня!» Дьяволенок вдруг сделал стойку на руках да так и зашлепал прямо по грязи. Сзади раздалось неодобрительное ворчанье: шути, шути, да не забывайся! Утром он заставил нас делать гимнастику, ссылаясь на режим, установленный в партизанском лагере. Ночь мы провели в какой-то лощине, проснулись промерзшие до костей; отчаянье наше росло, ведь еще вчера у нас было хоть по куску хлеба, да и одежда пока оставалась сухой. «Стройсь! Начи-и-най! Раз, два! Раз, два! Махатма Ганди целых сорок дней голодал, и знаете, что его спасло?