гор, с которой ни влево, ни вправо не свернешь. А спереди каравану путь перекрыли мотострелки, сзади атаковали вертолеты. На предложение сдаться душманы ответили огнем из пулеметов и автоматов. На вертолете Анатолия снарядом отбило кусок лопасти, и двигатель стало так трясти, что топливные провода могли не выдержать, возникла угроза пожара.

Анатолий доложил по радио о случившемся командиру звена.

— Отходи назад, — приказал Валентин. — Ищи площадку и садись, я скоро приду к тебе на помощь.

Площадку Анатолий нашел и приземлил вертолет, а вскоре, покончив с караваном, прилетел, как обещал, и Валентин. Сел рядом. Осмотрели внимательно повреждение.

— Без ремонтников тут ничего не сделаешь, — вынес заключение Анатолий. — Нужна новая лопасть. Лети, командир, а мы будем ждать.

— Ага, — насмешливо кивнул командир. — До кишлака тут час ходу. А нам лететь до аэродрома и обратно — в три не обернешься. Что с вами за это время душманы сделают?

— Но не бросать же вертолет…

— А зачем бросать? — возразил Валентин. — Ножовка есть в инструменте?

— Есть.

— Тащи ее сюда.

Валентин подправил ножовкой отбитый кусок лопасти — к счастью, он оказался небольшой — отмерил точно такие же куски на двух остальных лопастях и отрезал их. Забрался в вертолет, запустил двигатель. Тряски как не бывало. Экипажи благополучно вернулись на свой аэродром…

Что же могло случиться там, в дальневосточной тайге? Отказала техника? Валентин сообщил бы по радио, реакция у него отменная. Чтобы одновременно отказали и двигатель и радио — маловероятно… Земля уже покрыта снегом, а на Дальнем Востоке снег выпал еще раньше… И никаких следов…

Щербаков увлекся чтением газет. За эти два неполных дня, что прошли в сборах в командировку, Анатолий уловил в его характере еще одну особенность — когда он сосредоточен или чем-то недоволен, к нему лучше не обращаться: может нагрубить, оборвать, выгнать из кабинета, когда же в хорошем настроении, любит пофилософствовать, поспорить, но даже тогда, когда его большая облысевшая голова не занята глобальными мыслями, прочитать на лице, какое он примет решение по докладу, невозможно. И частая смена настроения ставила Анатолия не раз в тупик: он терялся как ученик, плохо усвоивший урок, перед строгим учителем, и это все время держало его на недосягаемой до «мэтра» следовательского дела ступеньке. Но Анатолий был благодарен Щербакову за то, что тот уговорил милицейское начальство и взял его с собой на сложное и ответственное расследование. А удастся ли Анатолию проявить себя, будет зависеть от него самого. Правда, пока он слабо представлял, с чего начнут поиски. В Министерстве внутренних дел склонны к тому, что чрезвычайное происшествие случилось из-за погоды: вертолет с золотого прииска вылетел в снегопад, и по прогнозу синоптиков ожидались усиление ветра, метель. В такую погоду немудрено было и заблудиться, сесть на вынужденную из-за обледенения… Что заставило местных руководителей торопиться с отправкой золота? Окончание сезонных работ или другие причины?..

Третьим пассажиром, как узнал Анатолий, был представитель Генеральной прокуратуры, находившийся в женской исправительно-трудовой колонии в связи с выходом закона об амнистии. Заподозрить его в злонамерении было бы смешно…

Не вызывали пока подозрения и два охранника, сопровождавшие золото. Один из них, старший, более двух лет проработал на прииске и не раз сопровождал такие грузы. Другой, бывший милиционер из Хабаровска, имел там семью — жену и двоих детей. Правда, биография последнего наводила на кое-какие размышления: уволен из милиции за частые пьянки, избиение жены… Хотя жены тоже бывают разные. От иных не только запьешь, но и пулю в лоб пустишь, таких жен Анатолий тоже видел, потому и не торопился с женитьбой, хотя пора — тридцать пять недавно стукнуло…

Валентин Иванкин, его закадычный друг, и вовсе вне всяких подозрений. В этом Анатолий не раз убеждался, когда еще учился с ним в Сызранском авиаучилище. Не могли ли заставить его силой, как не раз бывало с другими экипажами, когда на борт попадали бандиты-угонщики?.. В таком случае заговорщиков должно быть, по меньшей мере, двое — с одним Иванкин справился бы — боксер, самбист, каратист. Охранники могли найти общий язык и под дулом пистолета заставить Валентина произвести где-нибудь посадку на побережье и смыться в Японию — рыболовецкие суда день и ночь курсируют там. Валентина и прокурора, конечно же, с собой не возьмут, прихлопнут после посадки…

Но в такое верить не хотелось: Валентин сообразительный, умный и сильный человек, просто так его не обмануть и не одолеть, у него было поразительное чувство предвидения, что не раз спасало его самого и его подчиненных в Афганистане. Неужели он поддастся каким-то проходимцам?! Валентина просто так голыми руками не возьмешь…

А лайнер все накручивал и накручивал на винты новые сотни километров, унося экипаж и пассажиров в ночную темень, туда, где начиналось уже новое утро и где каждого странствующего ждали радости и огорчения, успехи и неудачи, благополучия и неожиданности…

3

«Вот и все». — Валентин откинулся на спинку пилотского кресла, окинул сквозь лобовое стекло вертолета холодное осеннее небо, четвертый день затянутое непроглядными снежными тучами, время от времени сыпавшими липкими хлопьями, укрывшими белым покрывалом все вокруг. Это был его последний полет. Сколько раз судьба, а точнее, недобрые люди, ставили ему преграды, но он боролся, отстаивал право на небо. Теперь все. Фортуна отвернулась от него навсегда и никакая случайность, никакой властелин не поможет вернуть крылья. Разве мог он предположить, что так закончится его летная карьера? Такое и во сне ему не снилось… Хотя не надо кривить душой перед самим собой: уже год назад, когда ему предложили эту работу и он увидел впервые золотой прииск и получил первое задание отвезти человека на побережье и высадить там, понял, на какой опасный путь становится и что его ждет. Но другого выхода у него просто не было…

С чего все началось? Как он снова оказался на Дальнем Востоке? Ах, да, любовь, романтика… Наивный мечтатель, все еще веривший в человеческую порядочность, в женскую верность. Но как было не верить девушке, лицо которой казалось чище самого неба, глаза — невиннее звезд, и вся она была олицетворением искренности, нежности, непорочности…

Когда она с подругой вошла в Дом офицеров, где только начался вечер танцев, все обратили на нее внимание, и не один из курсантов ринулся было к ней, чтобы