Сергей Эйгенсон (Марко Поло) МОИ ДРУЗЬЯ И ЗНАКОМЫЕ

Дима и Василий Алексеевич

Вернусь ли, увижу ли?

Нет, никогда. Но есть впереди примирение: вторая юность, — мы не вернемся, мы вспомним…

Леонид Соловьев, "Очарованный принц"

Двадцать шестого июля две тысячи второго, в Австралии, в Сиднее умер очень, сколько могу судить, хороший человек, Дима Мирошник.

Оговорка насчет "сколько могу судить" значит только то, что мы с ним никогда не разговаривали иначе, как по телефону, а познакомились через Интернет. Хотя жили когда-то в городе Уфе на улице Ленина в одном доме, у нас много общих знакомых, а вдова его — это красавица Наташка Миткалева, моя одноклассница и соседка по подъезду в далеком 1955 году. Да даже и в Австралии были общие контакты, только не в Сиднее, а в Мельбурне… Бывает, значит, и так.

Конечно, нет сомнения, что в одном-то доме мы не могли не встречаться, хотя бы во дворе, когда мусор выносили. Но я тогда учился в восьмом классе, а он только что закончил авиационный институт и жил с молодой первой женой в соседнем подъезде. Не уровень для знакомства. У нее была младшая сестра, моя хорошая знакомая по имени Мила, Людмила, десятиклассница из нашей школы, но в квартире я у нее не бывал, так что и с Димой не познакомился. Потом жизнь потаскала нас, меня от Владивостока до Иллиноя, а его от Перми до Нового Южного Уэльса, и опять были люди, соединяющие наши судьбы. С одним я дружил лейтенантом в Уссурийске, а он работал в одном ОКБ на моторостроительном заводе, с другим вместе учились и развлекались СТЭМом в нефтяном институте, а он советовался, как со старожилом-знатоком, перед отъездом к антиподам.

Так-то он проработал всю жизнь по разным авиационным конструкторским бюро. Работал расчетчиком, как он сам говорил "рабочей лошадью", ни на что по прошедшей жизни, скажем, в связи с пресловутым "пятым пунктом", не жаловался, но было в его письмах ощущение — что-то он за свою профессиональную биографию считал недоделанным. Он и в Австралии, в загробной эмигрантской жизни, продолжал что-то придумывать, начал работать над новым типом двигателя, подробнее не скажу потому, что знаю о таких вещах только на чисто-теоретическом уровне теории детонации, да и то почти все, за давностью лет, как в тумане. А он получил патент, переписывался с патентным бюро еще по паре заявок и все хотел выйти на кого-нибудь в московской Химфизике, кто еще не забыл про цепные реакции горения. Я это полагал делом безнадежным, потому, что: " По опыту, реакция в НИИ на нашего эмигранта стандартна и неинтересна. Сначала долго жаловаться на судьбу, а потом попробовать — нельзя ли сорвать доллары, ничего не делая? " — как я ему сразу написал. Но он собирался осенью заняться этими контактами всерьез после того, как справится с " операцией по поводу рака желудка. Небольшой такой — вырежут всего 20 % желудка и кусок проржавевшего пищевода" . Четвертого июля операция прошла успешно — а через три недели его не стало, видно, не хватило сил для жизни.

Дима, как и я, увлекся на склоне лет сочинительством. Мне его тексты нравятся. Найти их можно у Максима Мошкова^[1], но до отдельного бумажного издания дело не дошло. Мы с ним впервые обменялись мэйлами за четыре месяца до его смерти, познакомил нас общий сетевой знакомый, русский музыкант из Нью Йорка Саша, тоже из тех людей, про которых все ясно, что хорошие парни, а встретиться в офф-лайне пока что за делами никак не получается. Вот на втором письме открылось, что женат Дмитрий на девочке из нашего двора, потом про его бывшее родство с Милочкой, которая нынче служит завкафедрой иностранной литературы в одном из местных уфимских университетов и у которой я как раз впервые побывал в гостях год назад, в свой последний приезд на Родину. Поспорили маленько по малозначительному литературному поводу, еще поперебирали общих знакомых, учителей — школу мы с ним тоже окончили одну и ту же. И тут после малоинтересных для нас обоих имен директрисы и преподавателей различных наук всплыло имя, которое, как оказалось, небезразлично и для него, а уж для меня-то…

Есть такое понятие — любимый учитель. Вячеслав Тихонов в пустом актовом зале за пианино после вдохновенного урока. Плятт в гриме Ландау и окружении верных учеников и продолжателей. Бывает такое и по жизни. Вон у нас же в городе была некогда в одной из школ Софья Захаровна, учительница литературы и предмет поклонения всех старшеклассников, а все старшеклассницы, как одна, с сигаретой в зубах и короткой стрижкой a la Marina — " под Софу". Не было у меня за жизнь любимых учителей: ни обожаемой словесницы, ни заботливого академика-наставника в ермолке и с бородкой клинышком, ни покрытого орденами и сединами ветерана боевой и политической подготовки, ни даже захудалого потомственного вальцовщика, пролетария с длинными усами, чахоточным кашлем и воспоминаниями об Юдениче и Кирове.

То есть, жизнь, конечно, учила и меня, но пользовалась совсем другими посредниками, менее киногеничными. Хитрый, умный и злопамятный "красный директор" с внешностью Серафима Огурцова вовремя сообщил мне, что: " Нам тут не нужны люди, умеющие ставить вопросы. Нам нужны люди, умеющие давать ответы". Вольнонаемный слесарюга-алкаш с издевкой попросил распетушившегося от невыполнения его приказаний лейтенантика: " Так покажи, как сделать" — и тем навеки выучил не ставить подчиненным задачу, если не представляешь детально, как ее можно выполнить. Проверяющий, старая министерская крыса из техуправления, от которого я услышал: " При решении любой задачи есть два этапа: самоутвердиться — и добиться поставленной цели. Есть смысл сразу считать, что первый этап уже выполнен, и пора переходить ко второму". Амнистированный монтажник, проводник поезда "Хабаровск-Москва", второй секретарь горкома, жуликоватый киевский профессор, бывший следователь-важняк, перешедший в бандитскую фирму зиц-президентом… Мало ли чьими устами может говорить Жизнь? Дело за тобой, умей слушать ее уроки и правильно их