Гейл Форман Что же ты наделала, Софи Рот?

© М. Приморская, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Софи поступила в Университет Задрипанвилля пятнадцать недель назад, и за это время успела уже не меньше дюжины раз мысленно воскликнуть: «Что же ты наделала, Софи Рот?» Впервые это произошло, когда мама высадила её у дверей общежития — кирпичного дома, увитого плющом, как и обещали в каталоге. Мотор машины, взятой напрокат, ещё не успел заглохнуть, а Софи уже догадалась, что мысль об учёбе в деревенском колледже в самом в центре страны — это не пастораль, как она расписывала друзьям в Бруклине, — а нечто настолько незнакомое и чуждое, как если бы она вдруг решила подать документы в Университет Бейрута. Вместе с ощущением тяжести в животе наконец наступило прозрение. Хотя какое там прозрение, когда всё и так очевидно. И для друзей Софи, которых это решение озадачило, и для её матери, которую оно ничуть не удивило.

Втаскивая чемоданы в общежитие, Софи старалась не выдать свои истинные чувства, чтобы не расстраивать маму. Ведь Софи отправилась в Университет Задрипанвилля вовсе не из-за пасторального пейзажа.

Второй молчаливый возглас «Что же ты наделала, Софи Рот?» раздался позже в те же выходные, когда она знакомилась с соседками по общежитию. Девушки были милые, симпатичные, радушные. Но в первый же вечер (посиделки с пивом и пиццей, корка толщиной с большой палец) Софи пришлось произнести «я шучу» раз шесть, не меньше. Так продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что сарказм — нечто вроде диалекта, который доступен далеко не всем. «Ты такая городская», — то и дело говорила одна из Кейтлин (их тут было трое). И Софи никак не могла понять, пытаются её обидеть или нет?

Она-то думала, что будет здесь в роли девушки-загадки — в конце концов, она ведь и правда городская. Но загадочными и непостижимыми оказались девчонки из маленьких посёлков на Среднем Западе, всю жизнь мечтавшие поступить в колледж, где учились их родители.

Да и парни были не лучше. Здоровые зубастые типы, которых звали Кайл, Коннор или ещё как-нибудь в том же духе. В начале семестра один из них пригласил Софи, как она думала, на свидание. А оказалось, поиграть во фрисби. Софи поворчала немного, но потом, как ни странно, втянулась, стала принимать пасы и выкрикивать оскорбления в адрес команды-соперника. На обратном пути к общежитию Кайл или Коннор сказал ей: «А ты боевая девчонка, я смотрю». И тут уж Софи не сомневалась, считать это оскорблением или нет.

Тогда мысленный возглас «Что же ты наделала, Софи Рот?» раздался в четвёртый раз. Или, может, в пятый? С местными парнями такое случалось не однажды, и она уже начала сбиваться со счёта. А надежду и вовсе потеряла.

* * *

Но за сегодняшний вопль «Что же ты наделала, Софи Рот?» винить некого, кроме себя самой. Экзамены закончились два дня назад, и большинство студентов разъехались на зимние каникулы.

На следующей неделе цены на билеты в Нью-Йорк снизятся вдвое, так что Софи пока пришлось остаться, груши околачивать. С утра она сдала учебники обратно в книжный магазин — и выручила за них всего ничего: как пояснил продавец, скоро должны выйти обновлённые издания. Софи попыталась вступить с бедолагой в дискуссию о необходимости перехода к электронным учебникам, которые будут обновляться автоматически, но из этого ничего не вышло — продавец отказался поддерживать разговор. На обратном пути на глаза ей попалось объявление: «Вечером во дворе колледжа состоится Рождественский концерт». И почему-то ей это показалось отличной идеей.

Когда же она наконец поймёт, что поначалу многое кажется заманчивым, но даже самого поверхностного анализа обычно хватает, чтобы выяснить: все эти якобы отличные идеи далеки от совершенства. Возьмём, к примеру, коммунизм. На первый взгляд прекрасная идея: все со всеми делятся, никто не голодает. Но стоит хорошенько поразмыслить — и приходишь к выводу, что для осуществления этой идеи потребуется нечеловеческая способность к взаимодействию. Ну или куда более человеческая способность к тоталитаризму. Да и от своей бабушки Любы Софи наслушалась достаточно историй об очередях за хлебом, телефонных жучках и ГУЛАГе, чтобы отчётливо представлять себе, к чему всё это может привести.

Рождественский концерт? Надо было догадаться, чем всё это обернётся. Главный смысл рождественского концерта — участие в нём. Но, во-первых, Софи — еврейка. Ей и так пришлось пропустить Хануку, что само по себе уже плохо. А если в последнюю ночь еврейского праздника она вдобавок будет воспевать рождение Иисуса… Нет. Вот просто нет — и точка. Даже если бы в программу включили «I Have a Little Dreidel»^[1] (хотя этого произойти не могло: в Задрипанвилле дрейдл был диковиной похлеще метеорита), Софи всё равно не стала бы петь. Только не на публике. Только не здесь.

В её защиту можно сказать, что сами по себе рождественские гимны ей нравились — нет, не ужасные заунывные песнопения, раздававшиеся из колонок в супермаркетах, а те, где голоса сливались в прекрасной гармонии. Софи вспомнила, как впервые услышала людей, поющих рождественские гимны на улице, под окнами её квартиры в Бруклине. Их голоса звучали так гармонично, что она спросила у бабушки, не ангелы ли это? «Нет, милая, — ответила Люба, — просто гои».

В самом концерте не было ничего плохого, пели прекрасно. Но ничего похожего на волшебство или ангельское пение. А ещё все были в рождественских свитерах с изображениями Санты и оленя Рудольфа… У одной девушки на груди даже мигала огоньками ёлка. В Нью-Йорке так вырядиться можно разве что в шутку. А тут-то всё на полном серьёзе. От чистого, чтоб его, сердца.

И гимны тоже. Не то чтобы Софи ожидала услышать, к примеру, «Динь-динь-динь, Бэтмен — сгинь, а Робин снёс яйцо». Кажется, так они переиначивали «Jingle bells» в младших классах? И всё же с такими горящими глазами и воодушевлением петь про маленьких барабанщиков, так вкладываться в «па-рам-пам-пам-пам»… Да ещё и эти свитера. Невыносимо.

— Нед Фландерс^[2] кругом какой-то, — пробурчала Софи себе под нос, что в последнее время случалось всё чаще. Когда она призналась в этом Зоре, подруга предупредила её, что так можно и Сумасшедшей Кошатницей^[3] стать. Софи только расхохоталась в ответ, но потом вспомнила о маме, которая осталась одна в окружении скульптур, а теперь ещё и в компании Любиных кошек. Смеяться как-то сразу расхотелось.

— Эй, ты что-то сказала про Неда Фландерса?

Кто-то застукал её за «сумасшедшим кошатничеством»? Ох. Софи стало так стыдно, будто она по двору голышом