начальника!

В голосе ее послышалось что-то такое, отчего старшина сдался.

Старшина поднял телефонную трубку…

Это произошло недавно, полчаса назад… Ее дочка, Леночка, сидела у открытого окна и читала.

Кто-то постучал снаружи пальцами о подоконник. В саду было темно. На свет из окна вышел незнакомый человек.

— Дочка! Разбуди отца!

Здесь Шкаликова проснулась, услышав сквозь сон мужской голос.

— Кого? — удивленно воскликнула девочка. Удивиться было чему. Прошло пятнадцать лет без малого, как ее отец утонул. Кто из близких не знал этого?

— Отца позови! — повторил незнакомец. И уже нетерпение слышалось в его голосе.

Шкаликова встала, накинула платье. Разговор у окна продолжался.

— Дома отец-то? — продолжал незнакомец.

— Мама! Мама! — позвала Леночка. — Тут папу спрашивают…

— Отец-то где? — опять послышался голос незнакомца.

— Он умер… И давно… Пятнадцать лет прошло, как умер…

Шкаликова вышла в комнату. Она успела увидеть смуглое лицо, приметила даже раздражение в лице незнакомца… И все исчезло. Шорох за стеной, тишина. Шкаликова быстро подошла к окну. Из сада к подоконнику тянулись ветви старой яблони. Тут же стеной стояла гряда густых вишневых деревьев. Сквозь них ничего не было видно. Словно бы под окном никто и не стучался.

— Кто здесь был? — спросила Шкаликова у дочери.

— Не знаю… Какой-то человек… Я боюсь, мама! Кто это был?

Руки у дочери дрожали.

— Я боюсь, мама! Почему он не знал, что папка умер? Почему? Кто он такой?

Шкаликова погасила огонь, закрыла окно. Приказав Леночке спать, торопливо оделась и задами, огородами вышла к милиции.

— Почему он не знал, что мой муж умер? — приступила она к Ивану Ивановичу, когда он пришел в отделение.

Иван Иванович был старым оперативным работником. Именно оперативная работа приучила его не отмахиваться от трудноуловимых, невыраженных впечатлений. Худой, немного уже сгорбленный, но собранный как пружина человек, он сумел уцепиться за почти неуловимое в рассказе Шкаликовой. Ответил как бы успокаивая ее, чтобы еще больше обострить ее чувства.

— Что же тут удивительного, Клавдия Ивановна? Разве все должны знать, что ваш муж умер? Были же товарищи, друзья…

— Ни друзей, ни товарищей у него не было…

— Так уж вы всех и должны помнить. Может быть, какой-нибудь фронтовой товарищ вспомнил?

— Это с того света надо товарищу явиться, чтобы не знать.

— Может быть, где воевали вместе?

— Может быть… — с немалой вдруг долей иронии согласилась Шкаликова. — Всю войну мой муж в плену был!

Иван Иванович ничего сразу не ответил. Пока еще очень смутно? но все же вырисовывалось объяснение ночного визита. Вместе были в плену. Шкаликов прошел комиссию, преступлений против Родины в плену не совершил. А этот незнакомец мог быть и связан преступлениями с захватчиками, мог он отбывать и наказание. Вышел… Прошли годы. Решил повидаться с сотоварищем по плену. Но осторожен, всего боится… Чего же ему бояться? В городок приехал повидать товарища, товарищ умер. Час поздний… Повернулся и ушел. С женой товарища не захотел увидеться. Почему?

Шкаликов умер задолго до того, как Иван Иванович пришел работать в городок. В ту ночную встречу Иван Иванович был совершенно неподготовлен для разговора. Он посмотрел на часы. Еще не отошел из городка ночной автобус последнего рейса. Он приказал ночному патрулю проехать к автобусной остановке, задержать незнакомца со смуглым лицом и выяснить его личность.

А со Шкаликовой продолжал в раздумчивом ритме разговор.

— Вы думаете, Клавдия Ивановна, что это кто-то из знакомых его по плену?

— Только по плену и были у него знакомые. Он бежал из плена. Сам мне рассказывал.

Вот еще объяснение. Может быть, кто-то из бежавших с ним из плена. Но тогда стеснительность этого человека тем более необъяснима.

Иван Иванович попытался сопоставить все во времени и задал всего лишь уточняющий вопрос:

— Когда умер ваш муж?

И вдруг ошеломляющий ответ:

— Он не умер… Он жив!

— Сбежал, что ли? К другой ушел?

— Утонул… На льду около полыньи нашли его телогрейку… А на самом деле не умер он… И к другой не уходил!

Несколько позже Шкаликова при мне повторила свой рассказ. Мешались в этом рассказе вещи вполне понятные и вещи, заставляющие задуматься…

— Получила я открытку — пропал без вести… — рассказывала Шкаликова. — Не похоронная! А что это означает: пропал без вести? Где он? Какое ему лихо? Слезы душат! Долгие ночи все о нем думаю. Из-под венца на войну ушел… А тут эвакуация. Отступ в Сибирь… Мыкалась одна, как могла. Первенький наш глотошную в дороге схватил. Умер… Войне кончаться — явился…

Разговор шел дома у Шкаликовой. Иван Иванович подправлял ее, возвращая к той форме рассказа, в которой она ему все выложила.

— Да ты не волнуйся, Клавдия Ивановна, — урезонивал он ее. — Не торопись!

— Явился! — продолжала она, стараясь не потерять нити рассказа. Чувствовалось, что вот-вот слезы подступят у нее к глазам. — Только гляжу, порченый он! Ночью проснется, закричит… Зубами скрипит. В плену всю дорогу…

— Плен дело не шутейное! — поддержал Иван Иванович.

— Боялся он! — объясняла Шкаликова.

Вот она, точка, вот те два слова, которые привели начальника отделения милиции к нам, в Комитет государственной безопасности. Ему она толком ничего не объяснила. Я тут же спросил ее:

— Кого он боялся?

Шкаликова вздохнула и не ответила. Задумалась.

— Рассказывай, рассказывай! — подбадривал ее Иван Иванович. — Нам все нужно знать, чтобы разобраться!

— Как ночь, под кровать топор ложит… — продолжала Шкаликова. — На стенку ружье вешал, чтобы сразу рукой дотянуться. На окна глухие ставни поделал. У нас их сроду не было. Он закрывал ставни изнутри и снаружи. Запрется кругом, тусклую лампочку зажжет, ложится, а не спит… Лежит с открытыми глазами. Или всю ночь ходит и ходит… Собака залает — одна рука к ружью, другая — за топор… Успокаивала я его… Допытывалась. Сергей, говорю, ежели в чем виноват, пойди повинись… А он посмотрит на меня чудными глазами и молчит…

— Ждал он кого-то! — подсказал Иван Иванович.

Я смотрел на Шкаликову. Ответ мне ее был известен со слов Ивана Ивановича. Ответ этот тоже был всего-навсего намеком.

— Ночи долги… Сама ведь тоже не сплю… Как-то ночью совсем измаялась. Спрашиваю, кого ты ждешь? А он вдруг говорит: если бы знал, кто придет, встретил бы… И топор взял бы!

Иван Иванович многозначительно посмотрел на меня поверх ее головы. Понятно? Понятно, кого топором встречают?

Но сам Шкаликов, сам он кто же таков?

Работал он, как из