шашлыков. Разве что котики заполонили ленту. Стоп, это что-то другое… кто вообще эта девушка, откуда она в его подписках? А снимок красивый: залитая розовыми рассветными лучами, черемуховая ветка будто бы сама сияет нежно-нежно… не задумываясь, тапнул дважды по экрану, ставя лайк.

Машина остановилась у КПП больницы. Максим благодарно кивнул водителю – звуков пластиковая перегородка между сиденьями не пропускала. Вышел.

Начинался новый день.

Июльское солнце жарит, как ненормальное. Лена лежит на кровати, закинув ноги на стенку. Читает новости – больше читать нечего, даже самые популярные блогеры уже устали по сотому разу писать одно и то же. Карантин продолжается. Люди болеют – по крайней мере, так говорят по телевизору. В интернете мнения расходятся – кое-кто все еще утверждает, что никакого вируса не существует, кто-то уже соглашается, что четвертый месяц самоизоляции на что-то намекает.

Щелкнул замок – мать вернулась. Вчера на каком-то ютьюб-канале появилось видео: люди лежат в коридорах, больные вперемешку со здоровыми, многие задыхаются, что аппаратов искусственной вентиляции легких в стране не хватает – все, что было, продали в Америку, а деньги распилили. А теперь правительство еще и тайно снимает деньги со счетов граждан, чтобы пополнить казну. Вот мать и поверила, побежав снимать деньги, пока не украли, хотя Лена и убеждала ее, что видео – откровенная постановка, а местами и вовсе не слишком аккуратный монтаж: за полгода ведения своего блога она научилась определять такие вещи.

– Ты как-то долго, – Лена выходит в коридор, машинально берет с полки дезинфектор, протягивает матери – та отмахивается, бросая сумку в угол.

– Банкомат сломан, представляешь?

– Ну так не надо было выбирать банк, у которого полтора банкомата на район, – пожимает плечами Лена, и уходит в комнату.

Ка-ран-тин. Еще, говорят, минимум на месяц. Свихнуться можно. Скучно настолько, что Лена даже подумывает, не попробовать ли и в самом деле заняться хоть немного учебой? Хотя бы английским: блогеру полезно знать языки. Когда-нибудь же она вернется к ведению инстаграма…

Августовские ночи полны темного неба и ослепительно-ярких звезд, чей летящий миллионы лет свет легко пронзает прозрачный до звона воздух.

Максим стоял у окна, смотрел в бархатную полночь сквозь забрало костюма полной биозащиты. Стоял, глубоко дышал – последнюю разработку нижегородского исследовательского центра, новейшие, совершенно не затрудняющие дыханиереспираторы, доставили в больницу только два дня назад, и Максим никак не мог надышаться.

Глубокий вдох. Медленный выдох.

Удары сердца: один, два, три, четыре, пять.

И еще раз: глубокий вдох и медленный выдох.

Все. Пора. Времени в обрез, времени всегда в обрез.

Некоторые покидали Красную зону на время законного часового перерыва: в основном, совсем зеленая молодежь, едва успевшая получить диплом, ну и не выдерживающие взятой на себя нагрузки старики. Последним пытались и вовсе запретить работать – мало ли что, все-таки группа риска – но сами заслуженные медики взбунтовались: это их Долг, и никто не имеет права на него покушаться! Хоть соглашались работать укороченные смены по шесть часов, и перерыв отсиживали сполна, весь час – в Зеленой зоне, без костюма, без респиратора.

Максим не выходил из Красной всю смену. Вернее, полторы смены, двенадцать часов: такие переработки не поощрялись, но и не запрещались, все сугубо добровольно. Максим начал работать с COVID-19 еще в начале марта, когда появились первые заболевшие, но еще казалось, что Россию эта беда обойдет стороной, что предпринятые меры безопасности позволят обойтись без карантина, что сознательности граждан хватит, чтобы не выходить из дома без крайней необходимости – но увы, любители шашлыков вкупе с нежелающими сидеть на домашнем карантине путешественниками, скрывающими посещение стран с негативной эпидемиологической обстановкой, сделали свое черное дело. В апреле медики работали практически без выходных – так много поступало заболевших. И пусть большая часть тех, кого привезли с предварительным диагнозом COVID-19, в итоге давали отрицательный тест и отправлялись в другие отделения – нагрузка была невероятной. Максим перестал приходить домой: вроде бы понимал, что при всех принимаемых мерах не может принести в семью никакую заразу, но когда речь идет о самых близких, самых любимых – всегда перестраховываешься. И не он один – многие коллеги приняли такое же решение. Петр Семенович, главврач, сначала ругался, топал ногами, кричал, даже матом ругался – какого пиип, да вы просто пиип все, у вас в головах только пиип. Но Петр Семенович всегда ругался и кричал, когда пиип от переживаний за коллег. Сам-то он по здоровью уже не мог заниматься непосредственно лечением, ему и вовсе работать не стоило, но оставить больницу был не в силах. Повезло – кроме таланта хирургического, у него обнаружился талант административный, и теперь его подчиненные сражались за жизни пациентов, а Петр Семенович сражался за них. И когда несколько десятков врачей и медсестер с медбратьями заявили о желании не покидать больницу до окончания эпидемии – позвонил по десятку номеров, с кем-то поговорил тихо и спокойно, на кого-то накричал – пиип! пиип! пиип! – и уже через три дня возле больницы был развернут жилой модуль, подаренный военными.

Лежа на узкой, но на удивление удобной койке, Максим звонил домой по видеосвязи. Надевал наушники, пристраивал на коленях планшет, и по часу разговаривал с Настенькой о ее уроках, с женой – о домашних делах и о том, как они поедут в отпуск в Севастополь, когда все это закончится. Иногда Вера смахивала слезинку и говорила: как жаль, что мы не переехали в Крым жить, когда была возможность: у них ситуация гораздо лучше! Максим хмурился и переводил разговор на другую тему: Вера прекрасно знала, что если бы даже они переехали в Крым – он все равно с началом эпидемии уехал бы из благополучного региона туда, где нужна его помощь, да не в Петербург, где все более или менее терпимо, а в самую Москву. Закончив разговор, Максим убирал планшет в тумбочку, вытягивался во весь рост, и мгновенно засыпал.

Завтра – новый день. И новая битва. Битва, которую нельзя проиграть.

Сентябрьские дожди плачут по ушедшему лету.

Лена сидит на любимом подоконнике, смотрит в окно, на затянутую мутной пеленой дождя дорогу, ведущую к подъезду.

Лена ждет «Скорую».

Лене очень, очень страшно.

У матери температура тридцать восемь и девять. Уже пятый день. Сухой кашель, слабость. Болят мышцы. У матери – коронавирусная инфекция. Кто знает, где она ее подхватила? Может, пока стояла у