ЛитВек: бестселлеры недели
Бестселлер - Фредрик Бакман - Тревожные люди - читать в ЛитВекБестселлер - Гарольд Мазур - Зарубежный детектив. Компиляция. Романы 1-11 - читать в ЛитВекБестселлер - Роберт Гэлбрейт - Дурная кровь - читать в ЛитВекБестселлер - Роберт Б. Чалдини - Психология влияния. Убеждай, воздействуй, защищайся - читать в ЛитВекБестселлер - Anne Dar - Металлический Ген - читать в ЛитВекБестселлер - Даниэль Канеман - Думай медленно… Решай быстро - читать в ЛитВекБестселлер - Мэтт Хейг - Полночная библиотека - читать в ЛитВекБестселлер - Наталья Самсонова - Сагертская Военная Академия (СИ) - читать в ЛитВек
ЛитВек - электронная библиотека >> Александр Петрович Кулешов >> Проза >> Белый ветер
Белый ветер. Иллюстрация № 1

АЛЕКСАНДР КУЛЕШОВ БЕЛЫЙ ВЕТЕР РОМАН

ГЛАВА I

Белый ветер. Иллюстрация № 2Юрий Левашов вспоминал о былом.

Только много ли воспоминаний может быть у человека, которому минул всего двадцать один год?

И все-таки они есть у каждого и в восемьдесят, и в пятьдесят, и в двадцать лет. Просто краски у каждого возраста иные, и то, что ярко и волнующе в памяти двадцатилетнего, то поблекло, затерялось в череде событий и лет у глубокого старика.

Но все люди вспоминают о былом. Порой воспоминания несут радость, порой — грусть, иной раз предостерегают на будущее, мирят с настоящим.

Важно и то, о чем вспоминаешь. О людях, дорогих тебе и теперь ушедших из жизни вообще или только из твоей, даже о тех, кто нанес тебе рану, давно затянувшуюся, но то и дело ноющую ненастной порой.

О встречах и разлуках, о городах и странах, о радостях и горестях, о прочитанном и увиденном, о значительном и не очень важном, о веснах и зимах, о днях и ночах…

Людям есть о чем вспомнить и в восемьдесят, и в двадцать лет…

Лейтенант Юрий Левашов в минувший день рождения «набрал очко», как говорили ребята, и он размышлял сегодня о новогодних ночах.

Была у него такая привычка — он и сам не знал, откуда она взялась, — каждый раз под Новый год вспоминать прежние новогодние праздники. Хронология не соблюдалась, воспоминания шли обратным ходом: от самых последних событий к предшествующим, а то и перескакивали через год-другой по неведомым причинам.

Вот сейчас, например, прежде чем углубиться в прошлое, Левашов мысленно вновь проделывал путь, который привел его несколько дней назад в этот глухой лес, в эти снежные дебри, удаленные, казалось, на тысячи километров от больших городов и дорог.

Он немного преувеличивал — в действительности большие города и дороги были не столь уж далеки, но ему было приятно сознавать себя в новом, немного таинственном, тревожном мире, где в девственных чащах, за сугробными холмами, затаилась опасность. Какая? Левашов ни за что не признался бы даже себе, не говоря уже о том, чтоб высказать вслух, что представлял себя окруженным танками противника, видел, как над лесом пронеслись, дырявя редкие облака, вражеские штурмовики и обрушились с небес тяжелые снаряды дальнобойных гаубиц. Все потому, что где-то в самой глубине его сознания, в сокровенном уголке, затаилось дразнящее ощущение опасности.

На настоящей-то войне ведь не довелось побывать…

Левашов прогнал прочь эти мысли. Поправил воротник нового полушубка, красную повязку на рукаве, ремень и поднял глаза к ясному зимнему небу, к редким, подсвеченным луной облакам, к близким причудливым снежным кружевам на кронах деревьев.

Даже здесь, в лесу, от снега было светло, и черные тени деревьев на опушках казались еще чернее из-за этой щекастой луны.

Какая ясная ночь!

А еще накануне, когда он прилетел к своему новому месту службы (солиднее звучит «к новому месту службы», будто было другое, старое, а не всего лишь училище), погода была совсем иной.

Его доставил сюда попутный вертолет, в котором летели на учения два полковника: одного он знал, тот был кадровиком, дававшим ему назначение, другой — представитель медицинской службы. Кадровик был высокий, импозантный, и в душе Левашов слегка робел перед ним, а врач — небольшой, чернявый, очень веселый. Он все время поддразнивал кадровика и сам же заразительно хохотал над своими шутками. Левашов каждый раз смущался, не зная, как реагировать: посмеяться, кадровик еще обидится, не посмеяться — обидишь врача.

В конце концов он пересел в дальний угол вертолета, облокотился на столик, в который бесполезно упирались опоры для отсутствующего пулемета, и стал глядеть в окно.

Внизу неторопливо пробегала земля. Совсем близко. Левашов не привык к вертолетам — летал-то в них раза два, не больше. И сейчас ему казалось странным лететь так низко и так медленно.

А низко летели потому, что тяжелые, набитые снегом тучи нависли до горизонта. Оттого все кругом — земля, лес, редкие поля, деревушки — отсвечивало свинцом, казалось каким-то мрачноватым и застывшим.

Местами лес был густым, и под снежными шапками, укрывающими деревья, ничего нельзя было разглядеть, местами редел, перемежался буреломом, вырубками, кустарником. Там ветер сдул с ветвей снег и стволы выглядели голыми, скучными, одинокими. Порой под вертолетом возникали поляны, и Левашов со своим острым, удивлявшим даже медкомиссии зрением легко различал следы — заячьи, даже птичьи…

Попадались болотца с уцелевшей высокой травой — кончики-метелки ее подрагивали над сугробами.

И вдруг меж деревьев мелькнула большая тень, затем она вздрогнула, замерла на мгновение и скачками понеслась дальше, в лесную гущу.

— Ой, лось! — не удержался Левашов и оглянулся — не потревожил ли полковников.

Но те сами прижались к окнам, громогласно сожалея об отсутствии ружья, словно могли стрелять из вертолета или приземлиться для охоты.

Лось, трепещущий, настороженный, скрылся с глаз, а на смену ему по-блошиному, так казалось с высоты, стремительно проскакали зайцы — один, второй, третий… Потом показался еще один лось. Этот не спешил, вышагивал медленно и величаво, не обращая внимания на грохочущий вертолет над головой. А позже попалось целое семейство — лоси спокойно лежали на опушке, а лосенок неуклюже прыгал вокруг них. И снова смыкались ветви деревьев, снова пухлые белые шапки укрывали таинственную лесную глубину.

Белые дороги сливались с белыми полями и просеками, и непонятно было: как же добираться до этих деревень из двух-трех десятков домов, приютившихся в лесных чащобах? Над трубами стояли дымы, соревнуясь по высоте с деревьями, подрагивали причудливые телевизионные антенны, редкие прохожие даже не задирали вверх голову — к вертолетам в этих местах давно привыкли.

Лесные края, мирные пейзажи, тихая жизнь…

Но что это? Зоркий взгляд Левашова различил за коричневыми стволами дальнего леса необычную прозелень, плотные многотонные тела геометрических форм. Вертолет пролетел мимо, оставив позади укрытую под деревьями танковую колонну. Танки застыли неподвижно, не было видно людей, не чувствовалось движения, словно экипажи, поставив на прикол свои машины, ушли куда-то далеко или спали под бронированными колпаками.

Было что-то невыразимо давящее, грозное в этой неподвижности, в этой затаенности боевых машин, которые по первому знаку могли залить огнем все вокруг, превратив вековой лес в гигантский костер, наполнить окрестности чудовищным шумом и