говорил, разводя руками:

— Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы па новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить? Скажи, пожалуйста, а восемьсот девяносто первый уже не станем бурить, да?

Бурение началось. Пройдя поверхностные рыхлые породы, скважина углубилась в пласты известняка. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам — обломки разбуренной породы, и керны — аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые угадал просвечивающий аппарат!

Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под почвой и слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. Под ними — пласт известняка, затем начиная с пятьдесят четвертого метра — слой черной рассыпчатой глины. В ней находили множество «чортовых пальцев»; одни из них были толщиной с карандаш, другие — с мизинец, а некоторые — с ручку лопаты. Когда-то в народе их называли громовыми стрелами, говорили, что они образуются при ударе молнии в землю. Но на самом деле это не пальцы и не стрелы, а просто остатки вымерших моллюсков, далеких предков каракатиц, живших в юрском периоде, примерно сто пятьдесят миллионов лет назад.

В глинах бурильщики трижды встречали водоносный слой. Но Сошин предупреждал их метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, закрывая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:

— Всегда бы с таким геологом работать!

Под юрской глиной начались каменноугольные известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на сто сорок девятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело смысла.

Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красноватый цвет — признак жаркого пустынного климата. Да, некогда здесь была пустыня, ветер пересыпал сухой песок, потом пришло море, застывшие барханы под морским дном превратились в камень, и вот сквозь эти камни шла теперь к древнему золоту скважина.

400… 410… 420… Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и рабочие с приисков приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.

600… 610… 620… В горах наступила осень. Поблекли альпийские луга, снеговая линия поползла вниз по склонам. Студенческая практика закончилась, наступил месяц, предназначенный для отдыха. Можно было поехать в Крым, на Кавказ, полежать на камнях возле ласкового моря или вернуться в Москву, чтобы провести отпуск в мягком кресле с книгой в руках. Но Виктор и Елена медлили. Им хотелось дождаться золота, подержать его в своих руках.

850… 860… 870… С каждым часом напряжение возрастало. Проверочная съемка указывала все ту же цифру — 890 метров. Но на такой глубине аппарат мог ошибиться на несколько метров. Сошин затруднялся указывать границы пластов с безукоризненной точностью Победы можно было ждать каждый час, каждую минуту, даже сейчас, когда Виктор сидел такой грустный над раскрытым дневником.

Хлопнула наружная дверь. Неужели нашли? Вот всегда так у Виктора: самое интересное он упустит.

Кто-то грузно ступил на крыльцо, распахнул дверь, встряхнулся на пороге, как белый медведь, вылезающий из воды. Брызги полетели во все стороны. Затем из-под капюшона выглянуло круглое усатое лицо. Это был директор прииска Вади-Фиреб.

— Посиживаешь? — спросил он гулким басом. — А где начальник твой? Веди-ка его сюда на расправу.

— Что случилось, Иван Кириллович? Начальник на вышке. Я сбегаю позову.

— Ах, на вышке? Значит, он знает, что там дошли до гранита.

— До гранита? Не может быть!

Сердце у Виктора замерло. Он хорошо понимал, что означает «дошли до гранита». Дошли до гранита — стало быть, встретили кристаллический фундамент, осадочные породы кончились и никакого золота не будет. Ведь золотоносный пласт — тоже осадочного происхождения.

Не надевая плаща, Виктор выбежал на крыльцо. Но Сошин уже шел в будку.

— Чем оправдываться будешь? — встретил его Иван Кириллович.

— Скважина не дошла до проектной глубины, — быстро ответил Сошин. — Надо бурить дальше.

— Гранит бурить?

— Да, гранит.

— Я же говорил тебе, — сказал директор с упреком, — говорил тебе, чтобы закладывать сразу четыре скважины! Вот видишь, попал на слепое место и опорочил все дело.

— Каждая скважина стоит сотни тысяч, — возразил Сошин. — Для того и сижу я здесь с аппаратом, чтобы экономить эти сотни тысяч.

— Экономия, конечно, — согласился директор. — Но ведь скважина — не луч света. Вильнет в сторону — и прошла мимо. Уклон крохотный, а ошибка на тридцать метров.

— Я проверял позавчера, — сказал Сошин. — Золото на глубине восьмисот девяноста метров. Сейчас до него шесть с половиной метров.

Директор покачал головой. Уверенность Сошина и сердила его и подбадривала.

— Ну хорошо, хорошо, — сказал он. — Тогда я посылаю нарочного на Нефтяную Гору к Рахимову. Попрошу у него алмазную коронку. Будем валять дурака — бурить гранит… на твою ответственность.

— Беру, — сказал Сошин не задумываясь.

4

Рахимов с Нефтяной Горы не дал алмазной коронки, уверял, что все коронки заняты. Но на следующее же утро он прикатил на прииск на своей лакированной автомашине и, широко улыбаясь, сказал Ивану Кирилловичу:

— Слышал какие-то чудеса, ушам не верил. А у нас на востоке говорят: «Глаз надежнее уха. Уши подведут, глаза не обманут».

Рахимов выглядел добродушнейшим человеком: круглое лицо, яркие губы, сверкающая улыбка, смеющиеся глаза под черными, в палец толщиной бровями. На самом деле он был себе на уме, но, прикидываясь простаком, вел свою линию. По существу, он сказал директору: «Не верю я тебе, Иван Кириллович. Рассказываешь басни». Но сказал это с такой приятной улыбкой, что обижаться было невозможно.

— Ну что ж, посмотри глазами, — сказал Иван Кириллович. — Поедем к Сошину, он тебе покажет.

— А дорога хорошая?

Рахимов любовно осмотрел свою нарядную машину, заглянул под «капот», протер стекла, заляпанные разбившейся мошкарой, говоря при этом:

— У нас на востоке есть пословица: «Коня корми из своих рук, чтобы тебя слушал, а не конюха».

Иван Кириллович невольно улыбнулся:

— Сколько пословиц у вас на востоке? Наверно, ты сам их выдумываешь.

— Приходится, — охотно сознался Рахимов. — Иной раз не вспомнишь во-время, а иной