Прислонились к дверям квартиры. Мальчик стоит плохо, ноги подгибаются. Рука, которой он зажимает рану, стала густого красного цвета. Ну вот и твоя кровь у меня на сумке, пятнадцатый… Осталось полпути, пацан, держись!
— Ich hatte drei Brüder. Alle im Krieg gefallen,[17] — выдыхает он, слов почти не разобрать.
Вот болтун, горе какое! Силы береги, кому сказано!
До второго этажа спускались долго. На середине пролета стало ясно, что идти мальчик больше не может, и Майя взвалила его себе на спину. Давно надо было догадаться! Сколько времени потеряли!
Второй этаж. Терпи, пятнадцатый, почти пришли. Майя сажает его спиной к стене, поправляет на плече винтовку. Сейчас одолеем последний этаж — и…
— Sich zerstreu’n! — Голоса и топот на первом этаже, совсем близко. — Die erste Gruppe — nach links! Die zweite — nach rechts![18]
Черт! Майя хватается за дверную ручку ближайшей двери — открыто! Оборачивается на мальчика. Тот сидит у стенки, перекосившись, как тряпичная кукла, и приложив обе ладони к груди. Смотрит на нее внимательно. Запоминает?
Топот внизу нарастает. Немцев много. Это твои, слышишь? Скоро тебя найдут. Может, ты даже выживешь, если повезет. Майя моргает — он моргает в ответ.
Она ныряет в дверную щель, осторожно придерживая винтовку. Нужно уйти из этого дома. Не знаю как, но непременно. Пробирается в комнаты. Окна в квартире смотрят на ту сторону улицы, которая занята нашими. Майя скользит вдоль окон, высматривая пожарную лестницу. В нормальных домах всегда бывают пожарные лестницы! Мимо оконных проемов проскакивает согнувшись: не хватало еще, чтобы ее подстрелили свои. Второе окно, пятое, седьмое…
Я же говорила! Вот она — милая, милая! Майя вскакивает на подоконник и одним прыжком бросает тело вправо, где чернеют прутья ржавой лестницы, вцепляется в них пальцами. Лестница глухо стонет и дрожит, бьется о кирпичи стены. Майя перебирает ногами, ссыпается вниз по изъеденным ржой перекладинам. Только бы ее не взяли на мушку свои! Винтовка бьет по лопаткам.
Очередная перекладина проламывается под ногой, еще и еще одна — и Майя летит на землю, обдирая ладони и локти о ржавое железо. Треск разорванной ткани — кусок гимнастерки остается на лестнице. Майя падает на спину, сильно ударяется затылком. Переворачивается на живот. Работает локтями и коленями — прочь от дома! Замечает, что маузера на спине нет. Оборачивается: винтовка зацепилась за лестницу и висит на одной из отломанных перекладин, покачивается. Как маятник.
Жалко винтовку, сроднились уже с ней.
Ничего не поделаешь. Майя ползет дальше — скорей! От стены к палисаднику, от палисадника к деревьям, от деревьев — к далекому дому на противоположной стороне улицы, где лежит вверх обугленными колесами сгоревший автомобиль. Мостовая пахнет дымом. Желтые гильзы устилают ее, звякают друг о друга. На улице — ни души. Тихо. Где-то высоко — еле различимый гул самолетов.
Наверное, ее давно уже заметили, смотрят через прицелы винтовок: одной, двух, десяти. Ждут, пока подползет поближе. Товарищи, я своя, наша!
Гул самолетов приближается резко, неожиданно. А улица не кончается. Только бы не фрицы! Она же здесь как на ладони. Они ее сейчас срежут, как мишень на стрельбище, — аккуратно, в серединочку… Дом на противоположной стороне — ближе, ближе. Успела?
Самолеты ревут над самым затылком.
— Ты что там делаешь?! — Из-за перевернутого автомобиля возникает перекошенное лицо какого-то незнакомого капитана в съехавшей на затылок фуражке, глаза — вытаращены. — Сюда, мать твою!
Он рывком протягивает ей руки, Майя ничего не понимает, но прыгает на них, вцепляется. Руки затаскивают ее за автомобиль, Майя больно грохается на землю. Сверху тотчас падает капитан, накрывает телом.
Приказа не слышала, что ли, дурища? — шипит ей прямо в ухо. — Они же сейчас всю эту улицу к едреной…
Договорить не успевает. С неба несется громкий протяжный вой, приближается и обрушивается на них, накрывает грохотом, как одеялом. Земля вздрагивает и толкает Майю в грудь, в ребра, в живот. Потом еще раз. И еще. Много раз.
Бомбардировка заканчивается внезапно. В резко наступившей тишине отчетливо слышен гул улетающих самолетов. Земля перестает толкать Майю. Она выползает из-под капитана, с волос сыплются камушки и мусор. Садится на землю, смотрит назад, на дома.
А домов на улице нет. Ни одного из двенадцати. Огромная стена пыли и дыма поднимается в небо. Сквозь нее еле видны остатки стен — в оконных дырах, словно кружевные. Затем пыль начинает медленно оседать на землю. Вместе с пылью сверху падает всякий хлам: перья из подушек, обрывки газет, клочки бумаги, тряпки, щепки…
— Говорил же — к едреной фене! — Капитан откашливается, поднимаясь и отряхиваясь, потом улыбается далекому гулу, победно трясет в небо сжатым кулаком.
Майя продолжает сидеть на земле. Ей кажется, что сквозь дым и пыль по-прежнему видна та самая стена, та самая лестница, та самая перекладина, на которой качается тяжелым неустанным маятником оставленная ею винтовка.
— Ich hatte drei Brüder. Alle im Krieg gefallen,[17] — выдыхает он, слов почти не разобрать.
Вот болтун, горе какое! Силы береги, кому сказано!
До второго этажа спускались долго. На середине пролета стало ясно, что идти мальчик больше не может, и Майя взвалила его себе на спину. Давно надо было догадаться! Сколько времени потеряли!
Второй этаж. Терпи, пятнадцатый, почти пришли. Майя сажает его спиной к стене, поправляет на плече винтовку. Сейчас одолеем последний этаж — и…
— Sich zerstreu’n! — Голоса и топот на первом этаже, совсем близко. — Die erste Gruppe — nach links! Die zweite — nach rechts![18]
Черт! Майя хватается за дверную ручку ближайшей двери — открыто! Оборачивается на мальчика. Тот сидит у стенки, перекосившись, как тряпичная кукла, и приложив обе ладони к груди. Смотрит на нее внимательно. Запоминает?
Топот внизу нарастает. Немцев много. Это твои, слышишь? Скоро тебя найдут. Может, ты даже выживешь, если повезет. Майя моргает — он моргает в ответ.
Она ныряет в дверную щель, осторожно придерживая винтовку. Нужно уйти из этого дома. Не знаю как, но непременно. Пробирается в комнаты. Окна в квартире смотрят на ту сторону улицы, которая занята нашими. Майя скользит вдоль окон, высматривая пожарную лестницу. В нормальных домах всегда бывают пожарные лестницы! Мимо оконных проемов проскакивает согнувшись: не хватало еще, чтобы ее подстрелили свои. Второе окно, пятое, седьмое…
Я же говорила! Вот она — милая, милая! Майя вскакивает на подоконник и одним прыжком бросает тело вправо, где чернеют прутья ржавой лестницы, вцепляется в них пальцами. Лестница глухо стонет и дрожит, бьется о кирпичи стены. Майя перебирает ногами, ссыпается вниз по изъеденным ржой перекладинам. Только бы ее не взяли на мушку свои! Винтовка бьет по лопаткам.
Очередная перекладина проламывается под ногой, еще и еще одна — и Майя летит на землю, обдирая ладони и локти о ржавое железо. Треск разорванной ткани — кусок гимнастерки остается на лестнице. Майя падает на спину, сильно ударяется затылком. Переворачивается на живот. Работает локтями и коленями — прочь от дома! Замечает, что маузера на спине нет. Оборачивается: винтовка зацепилась за лестницу и висит на одной из отломанных перекладин, покачивается. Как маятник.
Жалко винтовку, сроднились уже с ней.
Ничего не поделаешь. Майя ползет дальше — скорей! От стены к палисаднику, от палисадника к деревьям, от деревьев — к далекому дому на противоположной стороне улицы, где лежит вверх обугленными колесами сгоревший автомобиль. Мостовая пахнет дымом. Желтые гильзы устилают ее, звякают друг о друга. На улице — ни души. Тихо. Где-то высоко — еле различимый гул самолетов.
Наверное, ее давно уже заметили, смотрят через прицелы винтовок: одной, двух, десяти. Ждут, пока подползет поближе. Товарищи, я своя, наша!
Гул самолетов приближается резко, неожиданно. А улица не кончается. Только бы не фрицы! Она же здесь как на ладони. Они ее сейчас срежут, как мишень на стрельбище, — аккуратно, в серединочку… Дом на противоположной стороне — ближе, ближе. Успела?
Самолеты ревут над самым затылком.
— Ты что там делаешь?! — Из-за перевернутого автомобиля возникает перекошенное лицо какого-то незнакомого капитана в съехавшей на затылок фуражке, глаза — вытаращены. — Сюда, мать твою!
Он рывком протягивает ей руки, Майя ничего не понимает, но прыгает на них, вцепляется. Руки затаскивают ее за автомобиль, Майя больно грохается на землю. Сверху тотчас падает капитан, накрывает телом.
Приказа не слышала, что ли, дурища? — шипит ей прямо в ухо. — Они же сейчас всю эту улицу к едреной…
Договорить не успевает. С неба несется громкий протяжный вой, приближается и обрушивается на них, накрывает грохотом, как одеялом. Земля вздрагивает и толкает Майю в грудь, в ребра, в живот. Потом еще раз. И еще. Много раз.
Бомбардировка заканчивается внезапно. В резко наступившей тишине отчетливо слышен гул улетающих самолетов. Земля перестает толкать Майю. Она выползает из-под капитана, с волос сыплются камушки и мусор. Садится на землю, смотрит назад, на дома.
А домов на улице нет. Ни одного из двенадцати. Огромная стена пыли и дыма поднимается в небо. Сквозь нее еле видны остатки стен — в оконных дырах, словно кружевные. Затем пыль начинает медленно оседать на землю. Вместе с пылью сверху падает всякий хлам: перья из подушек, обрывки газет, клочки бумаги, тряпки, щепки…
— Говорил же — к едреной фене! — Капитан откашливается, поднимаясь и отряхиваясь, потом улыбается далекому гулу, победно трясет в небо сжатым кулаком.
Майя продолжает сидеть на земле. Ей кажется, что сквозь дым и пыль по-прежнему видна та самая стена, та самая лестница, та самая перекладина, на которой качается тяжелым неустанным маятником оставленная ею винтовка.