по льдистой дороге, и через несколько секунд поравнялся с прохожим.

– Рядом езжай. – Вождь соскреб ногтями иней на стекле и припал к окну, стараясь разглядеть лицо мужичка.

Тот, как назло, высоко поднял плечи и низко надвинул на лоб шапку – наружу торчал один нос. Заметив рядом, на дороге, большой черный автомобиль, а спереди и сзади от него еще пару авто поменьше, мужичок настороженно сбавил шаг, переставляя ноги все медленнее, сгибая их все больше, словно засыпая на ходу. Затем глянул испуганно из-за плеча – и припустил бегом по темной улице.

Он бежал, смешно подбрасывая колени, иногда поскальзываясь на льду и взмахивая руками, но сверток свой из рук не выпускал. Дома на проспекте стояли плотно, сплошной стеной, в которой изредка чернели низкие арки. В одну из них мужичок хотел было нырнуть, но металлические ворота были заперты. Ткнулся в следующую арку – заперто, вскочил на попавшееся по пути крыльцо, отчаянно заколотил в дверь – заперто, заперто. Соскакивая с крыльца, растянулся на тротуаре, сильно ударившись затылком о ступеньки и потеряв шапку – та быстро покатилась по снегу в сторону, как отрубленная голова, – но тут же вскочил, похромал дальше, нелепо тряся косматой башкой. Кавалькада авто неспешно ехала рядом.

Остановившись на мгновение, мужичок затравленно огляделся, вытянув перед собой смятый кулек, словно защищаясь, а затем вдруг зайцем метнулся через проезжую часть – прямо перед автомобилем вождя: заметил на противоположной стороне проспекта просвет между домами, там начинался маленький переулок, в котором можно было укрыться. Мелькнула в свете фар раскрасневшаяся физиономия с вытаращенными глазами.

– Ату! – выдохнул вождь, и автомобиль прыгнул вперед, почти беззвучно.

Мужичка подкинуло вверх, как тряпичную куклу. Он взмахнул руками, перевернулся в воздухе и шлепнулся на капот, лохматая голова хрястнула о бронированное стекло. Рядом приземлилась и осталась лежать его ноша. Автомобиль, даже не вздрогнувший от столкновения, стоял поперек проспекта и ждал дальнейших распоряжений.

Лицо мужичка было сильно прижато ударом к лобовому окну – перед глазами вождя медленно оплывал расплющенный профиль: деформированная щека, нос, губы. Из большой раны на лбу выползал и размазывался по стеклу густой темный потёк. Стекло было очень чистое и слегка выгнутое – можно было отчетливо разглядеть самые мелкие детали: рисунок ушных складок, поросль коротких жестких волос на козелке, длину ресниц, оспинки на коже. Вождь узнавал эти черты, все до последней, – свои собственные черты. Так же хорошо был виден и лежащий рядом предмет – обыкновенный банный веник, растрепанный и намокший от снега, очевидно, березовый.

– Ладно, поехали, – выдохнул вождь и откинулся назад, не в силах оторвать взгляд от собственной головы, припечатанной к лобовому стеклу.

Автомобиль осторожно шевельнулся – тело мужичка аккуратно сползло с капота и нырнуло куда-то вниз, следом канул веник. Проспект плавно развернулся в окне и вновь заскользил по обеим сторонам салона, всё быстрее. Темный след размазался было по стеклу, но быстро исчез под напористыми взмахами лобовых щеток. Лишь  зубчатый березовый листок на время прилип к боковому окну и мозолил глаза, но скоро и его смело потоком встречного воздуха.

Прибыв на дачу, вождь запретил включать в доме свет. Постелить себе велел в березовой спальне, где – он помнил – имелся большой трельяж: в голове родился план. Спать ложился в темноте: скинул с себя тяжелый парадный китель, неожиданно ставшие тесными галифе, тугие сапоги, с облегчением натянул сливочно-скользкую, заботливо согретую на батарее широкую пижаму крымского шелка. Укрылся с головой и несколько часов лежал, слушая биение метели о стекло и напряженно обдумывая план. Забылся под утро – коротким усталым сном, но довольный: он знал, как действовать дальше. Знал, как обмануть ту странную и необъяснимую силу, что наделяла посторонних людей его собственными чертами: он решил выучить свое лицо наизусть. Всё вызубрить – до последнего миллиметра кожи, до каждой поры на подбородке, до волоска в бровях. Вызубрить так, чтобы отличать подделки от подлинника с первого взгляда. Подделка никогда не будет абсолютно точным повторением оригинала: даже самый точный и аккуратный копиист не сможет выучить лицо вождя лучше его самого, на какой-нибудь мелочи, да попадется.

Проснувшись утром, вождь принялся за урок. Итак, нос крупный, мясистый, на переносице – две поперечные складки. Брови кустистые, почти черные, с редкой проседью. Глаза темно-бурые, радужка мутная, белки желтоватые, со слюдяным блеском. Подглазные мешки землистого цвета. Кожа на щеках ноздреватая, местами в крупных оспинах…

За стенкой что-то негромко стукнуло и покатилось, словно уронили тяжелую тыкву или кочан капусты. Вождь нехотя оторвал взгляд от зеркала. Высокая, в причудливых древесных узорах дверь была плотно закрыта. Он подошел к ней и потянул податливую ручку. Дверь отворилась – в коридоре никого не было. И на полу ничего не было – ни кочана, ни тыквы, ни другого какого-либо предмета. Пусто. Вождь окинул взглядом пространство: в торце коридора было приоткрыто окно, расшитая занавеска вздрагивала под напором сквозняка, длинная бахрома на ней трепыхалась, как щупальца морского гада, раздраженно захлопнул дверь и вернулся к трельяжу.

Уши большие, грубой лепки, с вялыми мочками, правое чуть выше левого. Волосы пышные, темно-серые, с густой проседью. Лоб низкий, с одной глубокой продольной морщиной и многими мелкими. Надбровные дуги ярко выражены…

О подоконник ударило чем-то. Вождь обернулся. Окно, составленное из цельных кусков якутского горного хрусталя, было невредимо, за стеклом стремительно летел снег, заполошно бились друг о друга ветки деревьев. Задернув тюль, чтобы мелькание пурги не отвлекало от урока, вождь продолжил зубрежку.

Зубы длинные, охристо-серые, стесанные. На правом клыке большой скол. Межзубные щели широкие. Десны местами кровоточат. Язык сизый, покрыт серым налетом…

Над головой что-то захрустело громко и протяжно, словно ломалось под напором ветра старое дерево. На мгновение показалось, что по потолку прошла легкая волна, но, очевидно, это была всего лишь игра переменчивого света: побелка осталась ровной, без единой трещины, лепные цветы продолжали безмятежно цвести. Витые потолочные плинтусы словно ослабли на мгновение, слегка провисли, а затем вновь расправились и натянули гобеленовую обивку стен.

Вождь, зажав ладонями уши, попытался сосредоточиться на изображении в зеркале, но предметы вокруг жили собственной