Литвек - электронная библиотека >> Василий Михайлович Песков и др. >> Биографии и Мемуары и др. >> Дети военной поры >> страница 5
приехали литовские ребята.

Это потом они станут бойко разговаривать и по-удмуртски и по-русски (говорят, что они сейчас помнят такие удмуртские песни, которые в Дебесах уже и не поют), но пока…

Онуте Маценскайте:

— Помню, пришла учительница вести урок. Ни она не знает ни одного литовского слова, ни мы — русского. Как вышли из положения, не знаю, но учились! Помню, как Валентина Григорьевна читала нам на уроках Пушкина «Станционного смотрителя». А мы облокотимся на парты, смотрим на нее во все глаза. И плачем… Разговаривать быстро научились. А писать — мне почему-то буква «ж» не давалась. Такая смешная буква!

Валентина Григорьевна Стрелкова — первая учительница русского языка, первый директор детского дома. У Онуте не сохранилось тетрадей тех лет. Но Лидия Карпавичене, работавшая в Дебесах воспитательницей, взяла обычную газету, сложила ее в несколько раз и усмехнулась:

— Вот вам наши тетради! Сшивали эти листки. Учителя поверх газетных строчек чертили карандашом линейки. А на первой странице наклеивали белый листочек и старались покрасивее надписать…

Белый листок — праздник, и цветные карандаши — праздник!

Онуте Дорайте до сих пор недоумевает:

— Где Анна Ивановна нашла цветные карандаши, чтобы подарить мне в день рождения?

Анна Ивановна, эвакуированная учительница из Ленинграда, тоже работала в детском доме.

Потом приехали и другие учителя. В Дебесах открылась литовская средняя школа с преподаванием на родном языке.

Война. Все силы брошены на одно — разбить врага. А страна думает о детях. И не только о том, чтобы уберечь их от пуль, накормить, одеть.

Люди, приехавшие в Дебесскую школу учить детей, понимали, какая большая миссия возложена на них: они должны дать знания тем, кто будет возрождать послевоенную Литву.

Школу возглавил профессор Ионас Крищунас, известный ученый (это его Марите упоминает в своем дневнике). Человек большой эрудиции, культуры и великой душевной деликатности.

Литовскую литературу преподавала Валерия Вальсюнене, будущий автор поэмы о Марии Мельникайте. Поэтесса, влюбленная в стихи Есенина, чувствующая красоту природы и учившая этому ребят. Листая сохранившиеся детские альбомы той поры, я видела, как много там было стихов Янониса, Корсакаса, Венцловы и конечно же Нерис. Стихов, выученных по памяти со слов учительницы, переписанных из газет, из тоненьких стихотворных сборников, издававшихся во время войны. Многие и сами сочиняли. Учительница брала ручку, чтобы поправить рифму, подсказать более точное слово. Мне показывали детские стихи: «А это пометки Вальсюнене».

Учительница конституции — был тогда такой предмет — Изабелла Лаукайтите. Ее имя многие ребята знали еще до войны. Вместе с Саломеей Нерис она была избрана депутатом Верховного Совета СССР. После войны Лаукайтите вернется в Капсукас, где работала прежде. Однажды, встретившись с Лидией Карпавичене, коллегой по Дебесскому детскому дому, она покажет на маленькую, аккуратно заштопанную, почти незаметную дырочку на черном костюме: «Видите?» След пули бандитов, орудовавших в послевоенной Литве. Во второй раз пуля сразит ее насмерть…

Юстас Палецкис, видный общественный и государственный деятель и поэт, в своих мемуарах вспоминает: «Тяжелым переживанием было для меня убийство Изабеллы Лаукайтите… Изабелла Лаукайтите, как и ее две сестры, во время буржуазной власти активно участвовала в деятельности Компартии Литвы, много лет провела в тюрьмах. После войны работала в укоме. И вот я узнаю, что в один из мартовских дней 1948 года преступная рука бандита оборвала жизнь этой верной дочери народа. Убийцы ей не раз угрожали, покушались на нее, но она не хотела уезжать, оставалась на своем посту… На похороны вышел весь город, приехали крестьяне из окрестных сел»…

Однажды в Дебесы пришла телеграмма: приезжает учитель Еугениус Тауткайтус. Учителей-мужчин в ту пору было особенно мало, и женский учительский корпус был приятно обрадован. Еугениус оказался… большеглазой женщиной с косой вокруг головы. Почте легко простили ошибку, еще бы: приехала Еугения Тауткайте — одна из первых вильнюсских комсомолок, потом коммунистка-подпольщица.

Еугения преподавала русский язык и литературу. В альбоме Генуте Эрсловайте рукой Тауткайте по-русски написаны стихи:

Всегда вперед, назад ни шагу!
Запомни это навсегда
И сохрани в душе отвагу,
Не падай духом никогда…
На память славной девочке от учительницы Тауткайте.

Такими были учителя в Дебесской школе. Я могла бы рассказать о Елене Эйдукайтите, завуче детского дома, умевшей в тяжелые минуты поддержать настроение и у своих коллег, и у воспитанников, и деятельной Пальмире Шалкаускене — комсомольском наставнике дебесских ребят, и Лидии Карпавичене — Митревне, как звали ее в Дебесах (ее отчество Доминиковна было быстро переделано в более понятное и короткое).

Ее очень любили дети. Самое страшное наказание, которое «изобрела» Митревна, — оставить их вечером без сказки.

Конечно же ребята очень тосковали по дому! Уральский журналист В. Захаров записал воспоминания Варвары Григорьевны Стрелковой — той самой первой учительницы ребят:

— Кончится, бывало, урок, они обступят меня, и посыплются вопросы: «А что слышно о моей маме?», «А когда кончится война?», «А что вы сегодня готовили дома?» Дети есть дети! Мы, учителя, да и многие жители села часто брали ребятишек к себе домой. Смотришь, как загораются у них глазенки при виде домашней обстановки, как скучают они по своему дому и родным… Один мальчуган все спрашивал, когда я буду печь блины: видно, очень любил их дома. Ну, заведу я жиденькие блинки, накормлю его, он поблагодарит, а потом пойдет «проверять» все шкафы, сундуки, открывать все дверцы, заглядывать во все уголки. И все рассказывает, как у них было дома.

К праздникам они писали поздравления мамам, хотя посылать их было некуда. Я видела одно из детских писем того времени:

«Мамочка! Это письмо я пишу тебе и не знаю, жива ли ты? Не убили ли тебя фашисты? Пусть будут прокляты они за твою муку навеки. В сердце моем горит месть, но не только у меня, у всех, кто любит Родину…» Это — письмо четырнадцатилетней девочки. Она подробно рассказывала матери, как прожила эти годы без нее, а кончалось письмо припиской: «Я очень прошу соседей и родных сообщить, если мамы нет».

Но в сердцах их уже жила и Удмуртия. Навсегда в их жизнь вошли