то, что меня заставят делать!..

Маленькая Ната, должно быть, тоже в эту минуту что-то обдумывала, потому что всегда веселое, улыбающееся личико ее вдруг приняло сосредоточенное выражение. Положив меня на диван, она подошла к окну и начала поджидать маму, которая вернулась домой очень скоро.

— Мамочка, милая, дорогая, — обратилась тогда к ней Ната, — что я тебе расскажу, — и начала подробно передавать о посещении бедной женщины. — Я хочу непременно, во что бы то ни стало, помочь ей, мне жаль ее, жаль маленьких детей… если бы ты видела, какие они несчастные! — добавила девочка в заключение.

Вера Ивановна взглянула на нее с любовью, притянула к себе и крепко поцеловала: ей приятно было видеть, что у Наты такое доброе, отзывчивое сердечко, да не только ей, родной матери, а даже мне, простой ничтожной кукле, это тоже очень нравилось.

Я начала с любопытством прислушиваться к дальнейшему разговору.

— Если бы я была большая и имела собственные деньги, то, конечно, ни на минуту не задумалась бы отдать их деткам больного столяра Ивана, — говорила Ната, охватив шею Веры Ивановны своими пухленькими ручонками. — Да, впрочем, мама, вместо денег у меня есть игрушки… Как ты полагаешь, если их продать, то денег наберется порядочно?

— Нет, мой друг, продать игрушки трудно — их никто не купит, а если и найдется желающий, то даст слишком мало; лучше устроим лотерею, это будет легче, удобнее и во всяком случае несравненно выгоднее.

Слово «лотерея» мне было немножко знакомо: когда я жила еще в магазине и лежала в коробке, то однажды слышала разговор двух приказчиков, которые собирались разыгрывать в лотерею какие-то вещи.

«Неужели Ната поместит и меня в число розыгрышей!» — подумала я с ужасом и устремила глаза на мою маленькую госпожу, но она даже не повернула головы по тому направлению, где я сидела, продолжая толковать с Верой Ивановной, каким образом все устроить.

— Мы напишем 50 билетов; каждому из них назначим дешевую цену, ну хотя бы по 20 копеек, — советовала Вера Ивановна, — значит, в общем кое-что наберется; да я с папой со своей стороны рублей по десяти прибавим.

— Значит, когда бедная женщина сегодня вечером придет за ответом, Надя может обещать ей все это?

— Может, если ты до тех пор не передумаешь относительно лотереи.

— О, нет, мама, не передумаю.

Вера Ивановна улыбнулась, встала с места и пошла в другую комнату.

А Ната, заложив ручки за спину, молча заходила взад и вперед по комнате, причем личико ее приняло такое серьезное выражение, какого я у нее еще никогда не видывала.

Кругом наступила полнейшая тишина, нарушаемая только легкими шагами девочки по паркету.

Но тишина эта продолжалась недолго: через несколько минут дверь отворилась, и на пороге показалась кузина⁴ моей маленькой госпожи — Леночка Жданова, с которою Ната была всегда большою приятельницею.

— Здравствуй, — встретила ее Ната и сейчас же сообщила о предполагаемой лотерее.

Девочки говорили много, долго, не умолкая; я слушала их с удовольствием до тех пор, пока вопрос не коснулся меня…

— Милочку тоже поместим в числе выигрышей, — настаивала Леночка, — иначе никто не возьмет ни одного билета; я первая не дам не только 20 копеек, но даже гривенника⁵, если ты не захочешь включить ее.

«Как! — подумала я, задрожав всем моим маленьким тельцем. — Милочка тоже будет разыгрываться; следовательно, я не останусь больше жить с Натой, попаду в другие руки… попаду к незнакомой девочке, может быть, злой, гадкой, которая не захочет беречь меня, не захочет любить и баловать так, как любила и баловала Ната… Это ужасно… это невозможно!» — продолжала я мысленно рассуждать сама с собою и старалась сделать всевозможное усилие, чтобы вскочить с места, подбежать к Леночке, заставить ее замолчать, но, увы, никакие усилия пользы принести не могли, я оставалась неподвижна, я молчала в то время, когда мне хотелось говорить, и улыбалась тогда, когда хотелось плакать…

— Но мне жаль расстаться с Милочкой, я так люблю ее, привыкла к ней, — тихо возразила Ната.

— Коли жаль, так не устраивай лотереи, никто тебя не неволит.

— А та бедная женщина с бледным лицом и впалыми глазами, а ее оборванные, полуголодные дети… ты ведь их не видела, значит, не можешь себе представить, до чего они жалки.

— Не видела, но судя по твоим словам легко воображаю и нахожу, что не помочь им в их трудные минуты грешно и стыдно…

— Барышня, сейчас приходила женщина, которая была сегодня утром, — прервала разговор девочек показавшаяся на пороге горничная, — я сказала все, что приказано, и если бы вы видели, как она обрадовалась, как благодарила вас, Веру Ивановну, как молилась Богу!

Ната смотрела на горничную какими-то особенными глазами, — не трудно было догадаться, что в ней происходила сильная борьба, что ей очень жаль бедную женщину, жаль деток, что ей хочется помочь им, и в то же самое время тяжело, непроходимо тяжело расстаться со мною!

Трудно передать то, что я чувствовала в эту минуту: так бы вот и бросилась на шею моей дорогой Нате, так бы и расцеловала ее за чистое, доброе сердечко, хотя именно это-то чистое и доброе сердечко и приносило мне теперь столько горя. Несмотря на то, однако, приготовление к предстоящей лотерее с каждым днем все усиливалось.

Ната и две ее любимые подруги, Сонечка Лебедева и Тоня Томилина почти постоянно находились у нас, толкам, разговорам не было конца; меньше всех подавала голос Ната, и чем ближе подходило время розыгрыша, тем становилась задумчивее… А я-то… я, несчастная, ни одной ночи не могла уснуть спокойно!

Но вот, наконец, наступил роковой день, в который был назначен розыгрыш.

Ната проснулась раньше обыкновенного, осторожно спрыгнула с кровати и тихою стопою подкралась ко мне.

— Глазки твои открыты, не спишь, — сказала она, крепко прижимая меня к груди, — дорогая, хорошая моя Милочка… если б ты знала, как я страдаю… но что же делать, как быть, отказаться от лотереи невозможно, точно так же, как невозможно оставить несчастных детей столяра Ивана умереть с голоду… Мы должны расстаться… А впрочем, кто знает, может быть, я сама тебя выиграю… мама обещала взять на мое счастье два билета… О, как бы это было хорошо!

Последние слова Наты ободрили меня, я ухватилась за них, как утопающий за соломинку…

Мне почему-то начало казаться, что это будет непременно так; при одной мысли о возможности жить прежнею жизнью, я уже считала себя почти счастливою; что же