Идут по небу кони Селены, две кобылы белые с лугов Родосских. Влекут они колесницу богини, что узорами из серебра сияет. Зорко смотрит вниз-кругом Луна-Селена - не видно ли где богов-олимпийцев?

  Спят они в своих златых чертогах.

  Спит и Зевс, громовержец могучий. Легко-радостно вздыхает Уранида : знать, не будет мучить ее ревнивица-Гера, не расспросит о неверном муже, что спускается ночами вниз с Олимпа.

  Скачут белые родосские кобылы. Их сама растила титанида, жеребятами взяла с лугов зеленых.

  Скачут долгогривые по небу, на крутых боках их шерсть лоснится. Чутко слушают хозяйку кобылицы, поворачивают вниз с дороги.

  От копыт янтарных летят брызги, когда пара по морю скачет. Миг - и кони на землю ступили. Под копытами их хрустит галька, под копытами их трава мнется, истекает животворным соком.

  По земле скачут кони титаниды , наверху же ночь темнее стала. Не струится свет с высокого неба, нет сиянья от венца Селены, что из серебра самородного сделан. С головы сняла его Уранида, под плащом своим белым сокрыла.

  Везут кони к бухте хозяйку, где шумят на берегах сосны. И ветвями в оперенье игл, как руками место то ласкают. Воздух тут напоен ароматом, что и в ночь хранит улыбку солнца.

  Солнце-Гелий - брат родной Селены, Гелий тоже бухту эту знает. Здесь живет их милая подруга - дочь титана И́ния седого.

  Не была красивой Инии́да, но так сладко пела она песни, что заслушивался белокурый Гелий, останавливала лошадей Селена.

  Приходили два небесные титана по ночам к той бухте и к той роще. Иниида пела свои песни, вторили ей оба Уранида.

  Полюбил звонкоголосую певунью с волосами, в кольца завитыми, Гелий. Днем скакал он в светлой колеснице, меж созданий чудных ловко правя, ночью же чрез Океан тотчас не плыл он, но сворачивал к сосновой роще.

  Иниида, что жила всю жизнь в этой роще, лишь наяд и знала. Нимф еще, что в ручьях обитали. И дриад с венками из острых игл. Полюбила и она титана. В глазах Гелия сияло солнце. Но и в них еще любовь сияла. Вечная. К одной ней, Инииде.

  Время шло. Задумал светлый Гелий во дворец ввести свой Инииду. Пусть живет она с ним на Олимпе. Пусть пирует во златых чертогах. Но Кронион Зевс, о том заслышав, тяжкою десницею своею по столу кедровому ударил. И звенели тонко-тонко кубки, и нектар живительный плескался.

  -- Не бывать титанам на Олимпе, кроме тех, что здесь по моей воле! - грозный голос несся по покоям. Эос нежноперстая дрожала, вздрогнула и робкая Селена.

  Когда Зевс Кронион и Крониды своего отца-Время повергли, Зевс отдал мир братьям во владенье. А титанов Зевс возненавидел. Лишь он тех не тронул Уранидов - что дарили миру свет и радость. Так Ирида-радуга и Эос, Гелий, среброкосая Селена стали во дворцах жить на Олимпе.

  Приказал Зевс сыну Аполлону встать на место Гелия для мира. Все не следует без солнца землю оставлять, чтоб не погибли люди, испугавшись тьмы непроходящей. Только на день или на два, не боле. Позабудет Гелий Инииду - разрешит ему Тучегонитель вновь скакать по огненной дороге.

  И идет Селена по той роще, тихо окликает Инииду:

  -- Не придет к тебе сегодня Гелий, заковал его Гефест в железа. Брат хотел, чтоб вечно на Олимпе ты жила в златых его чертогах. Но разгневался на нас Кронион. Не позволит он нам, Уранидам, на Олимп вводить других титанов.

  -- Проклят будь Кронид с его роднею, разлучивший меня с Гелием любимым. Гея, мать титанов, ты ли слышишь? Зевс весь род наш древний угнетает! Он низвел с небес титанов света, он Атланта сильного унизил - тот столпом поддерживает небо, и с тоскою видит каждый вечер, как за дочерьми Охотник мчится - как вот-вот настигнет он красавиц, что отцом любимы так безмерно. Прометея гордого Кронион приковал в горах седых Кавказа! Каждый вечер тяжко так он стонет... Проклят пусть Кронид будет навеки! - выкликает речь такую Иниида, оземь разбивая свою лиру.

  Слышит то Зевс, тучею по небу этой ночью, бесшумно ходящий. Видит среброкудрую Селену, утирающую слезы Инииды.

  -- Раз так хочешь Гелия ты видеть, будет тебе Гелий, титанида...

  И проснулась утром Иниида, ахнула - нет солнца над ней в небе. И самого неба над ней нету. Над ней только крыша золотая.

  Вскакивает с ложа титанида - видит - отдыхала-то на сене. Знать посему снились ей кентавры, по лугам привольно скачущие - людокони. Сам себе и конь кентавр, и всадник. Видела их раза два Иниида. Даже песню Гелию пропела.

  Потянулась к травам Иниида - рук своих не видит почему-то. Вскрикнула от страха - и певунья жалобное ржанье услыхала. Голову назад поворотила - спину конскую и гриву видит.

  Горько застонала Иниида, как к ногам девичьим наклонилась. Ноги кобылицы она видит, не ее, не девы ступни, что любила окунать в ручье прохладном, и меж пальцами у ней играли рыбки.

  И кричать, и плакать ей без пользы - только ржанье конское и слышно. Кобылицей стала титанида. Знать, услышал Зевс ее проклятье.

  Но тогда познала она горе, как ее из стойла выводили. В губы нежные узду вложили, грудь ремнями ей перетянули, запрягли к другим коням в упряжку. Злые кони гордым глазом косят и храпят при виде незнакомки.

  Окрик тут хозяина раздался, призывающий коней к порядку. Смотрит карим глазом титанида - а на колеснице стоит Гелий. Сам в венце из золота с камнями, что играют радугой при свете

  -- Гелий, ты ли это, мой любимый? Это я, Ини́ида, ты слышишь? Помоги мне, сделал кобылицей титаниду Кронион проклятый!

  Но не понял ржанья ее Гелий. Крикнул он, упряжку понукая. Вылетели кони на дорогу, понеслись путем они привычным.

  Держит крепко вожжи титан Гелий, Зевсу про Ини́иду солгавший. Он сказал поутру громовержцу:

  -- Не вернусь я больше к титаниде. Что она пред юной Афродитой?