Смотрю жадно, стараясь навсегда запомнить, впитать, запечатлеть ее во всех деталях. Хотя у меня же осталось множество снимков, где мы вдвоем с Мариной. Еще живые, веселые и бесшабашные. Впрочем, один из нас так и остался бесшабашным, а другой струсил и сбежал. Вернее, остался.
Марина изо всех сил машет мне рукой и скрывается в темном провале люка.
Ухожу за заграждение. Неуклюжий с виду самолет шустро разгоняется, исчезает за облаками. Откуда не возьмись появляется Вэйно и начинает утюжить катком взлетное поле.
Все же я - странный человек. Ушибленный на всю голову. После того, как Марина улетела, часа три метался по комнате, как бурундук по клетке. Думал все - сейчас голову об стенку разобью. Потом сел за стол и за полчаса решил проблему, над которой мучился три месяца. Нормально, да?
Можно готовить статью в "Астрономический вестник". Можно заканчивать диссертацию, получать мировое призвание. Только кому все это надо, если рядом не будет моей ледяной царевны в шелковом шарфике и с пластырем на щеке? Или стоит совсем чуть-чуть подождать, и все порастет быльем, засыплется снегом и затопчется пингвинами?
- Эй, ты умер там что ли? - колотит в дверь Кевин. - Не слышишь ничего?
Горит стоящая на отшибе сараюшка, где хранится старое оборудование. Хадсен и Кевин подогнали пожарный трак, заливают водой. Ветер сильный, пламя перекинутся на жилые помещения может в один момент.
- Вэйно не видели? - кричит Аглая. - Куда этот чертяка подевался?
Вэйно так и не нашли. То ли ушел и потерялся, то ли...
Не хочу об этом думать. Не хочу! Не хочу!
Иду на кухню, дрожащими руками завариваю кофе. Пить не могу, так пусть хоть пахнет успокаивающе. В крошечное, похожее на иллюминатор окошко толстого стекла, остервенело бьется метель. Здесь, на полюсе, только три цвета: белый, черный и серый. Только два климата: холодно и очень холодно. И только одно чувство: безнадежность.
Во всяком случае сейчас мне так кажется. И вчера казалось. И позавчера тоже.
Раскрываю лэптоп, пишу Марине е-майл, спрашиваю, как дела.
Ответ приходит почти сразу:
- Все хорошо, пока в карантине. Скучаю по тебе. Уже поздно, иду спать в холодильник. Ну, такой, для моргов. А как ты? Как все наши?
- В полном порядке, - отвечаю, запнувшись на секунду. - Куда поедешь в первую очередь? Уже решила?
- В Бразилию, где много-много диких обезьян! - фыркает Марина.
Почти не глядя скидываю вещи в рюкзак. Получается не так много: чуть одежды, давно разрядившийся телефон, зубная щетка. Рядом топчется разодетый как индюк Кевин. Через полчаса прилетит самолет, а в нем - его жена. Которую я уже успел возненавидеть, потому что Кевин больше ни о чем говорить не может уже целую неделю.
А я улетаю. Никого не предупредил, буду сюрпризом. Вдруг понял этой ночью - могу обойтись без друзей, тепла, работы, в конце концов. А без Марины - нет. Ни сегодня - нет. Ни завтра - нет. Никогда.
Хотя у нас здесь на станции не только безнадежность. Есть еще упрямство, и упорство, и терпение. И желание остаться людьми на сколько это возможно. Только это уже не важно.
По трапу осторожно спускается крошечная молодая женщина в парке. Судя по радостному реву Кевина - его жена. Едва она ступает на снег, рвусь на ступени. У самого люка чуть не сбиваю с ног еще одного пассажира. Кто это к нам пожаловал? Мелькают длиннопалые узкие ступни. Поднимаю глаза. На меня, открыв рот, смотрит Марина.
- Ты куда?
- А ты куда?
- К тебе, - отвечаем одновременно.
Бледное лицо утыкается мне в грудь.
Топчемся на месте. Куда же нам теперь: вперед или назад?
Не все ли равно: тут или там. На севере или на юге. В снегах или в океане. Вместе. Плевать на то, что будет. Все самое главное здесь и сейчас, сегодня и всегда. Навсегда. И никак иначе.
Целующиеся у всех на виду зомби - это очень смешно? Ну и пусть. Все равно. Должно же быть что-то смешное в нашей жизни!