насекомых и грызунов кричат неуловимо для обычных ушей!

  У Николя жена, две дочки и мама во Флориде, которую он не может часто навещать, так как смертельно боится крокодилов. Они там на каждом шагу, сидят в болоте или на дороге и судачат о том, кого бы им еще съесть.

  - Опять я последняя? Как всегда, попала в пробку. Чуть не расплавилась от жары.

  Отдувающаяся Эля плюхается на стул. Приношу поднос со льдом. Эля опускает туда голые ступни. Блаженно вздыхает.

  Для Эли температура в двадцать градусов Цельсия уже слишком много. Ей нужен холод. Ноль градусов, а лучше минус десять. Или минус пятьдесят. Поэтому Эля работает в зоопарке в пингвинарии. Там и спит. Иначе вся ее зарплата уходила бы на оплату кондиционера. Летом Эля на наши четверги не приезжает - боится получить тепловой удар.

  У Эли есть заветная мечта: найти работу и любимого человека за полярным кругом. Мы уже написали письмо в институт северных исследований о Элиных замечательных способностях. Но она боится его отправлять.

  Потому что пока письмо не послано - у Эли есть надежда. Это, конечно, хорошо - прожить жизнь с надеждой. Но этого может быть мало.

  - Ну? - строго спрашиваю я Элю, - отправила?

  - Завтра, - клянется Эля. - Честное слово!

  Раньше нас было семеро. Серебряное, лунное число.

  Первой ушла Тина Бастина, физик-экспериментатор. Она десять лет проработала на Большом адронном коллайдере в Женеве и была на ты с самим Мирозданием. Тина и Мироздание обсуждали на досуге темную материю и темную энергию, и темную сторону человеческой души. А потом шеф Тины присвоил себе ее открытия. И теперь ему прочат Нобелевскую премию. Тогда Тина обиделась, ушла из Принстонского университета и больше не хочет ничего открывать, кроме бутылочки с "Прозаком". Только иногда, задумавшись, пишет на стенах и холодильнике никому непонятные формулы. Тина хочет быть обычной, такой как все. Но для тех, кто дружен с Мирозданием, это невозможно.

  Потом юный Виктор с руками, холодными даже летом. Он на вкус мог определить состав любого напитка. До десятой доли унции. Заключал пари в барах. И на деньги, и просто на выпивку. Сейчас он в реабилитационном центре. Уже в третий раз.

  Лунное, серебряное число семь...

  Теперь нас пятеро. Пять - число удачи и везения. Надо только в это очень верить. Кoгда мы собираемся вместе, то получается.

  Я вешаю на дверь вывеску с надписью "Закрыто".

  - Ну вот, все в сборе, - объявляет мистер Браун. - Клуб редких птиц открывает очередное заседание. На повестке дня два вопроса: послание лебединцам и новый фильм Эли о пингвинах. Шампанское, дамы и господа?

  Мистер Браун задерживается дольше всех. Он долго мнется в двери и, наконец, решается.

  - Мари, не согласитесь ли вы поужинать со мной?

  Бог мой, я точно не ослышалась?

  - Когда, Мистер Браун?

  - А прямо сейчас. Зачем откладывать на потом что-нибудь приятное.

  После ужина мы прогуливаемся по пустынной набережной. Я безнадежно объелась. Шоколадное мороженное пытается устроить ледниковый период телячьим отбивным с картошкой.

  Баламутит воду заскучавший водяной. Звенят крылышками цветочные феи, укладываясь спать. Сопит, выбираясь из норы, крот в бархатной шубе. Ощущаю пальцами белый цвет рубашки своего спутника: я опираюсь на его руку.

  Нога попадает в щель на асфальте. Грег успевает удержать меня от падения. Прижимаюсь к его груди, утыкаюсь носом в шею. От моего спутника уютно пахнет мылом, нерастраченной нежностью, невысказанными желаниями.

  Мои ноги отрываются от земли. Что-то не так. Происходит что-то странное, непонятное. Сердце колотится в груди, как только что пойманная пичуга в клетке. Чувствую, как взмываю вверх.

  - Не бойся Мари. Я крепко тебя держу. Но какой же я дурак! Столько лет прыгал через планку. Выше всех, дольше всех. И никогда не догадывался, что умею летать, Мари!

  - Будем возвращаться? А то нас увидят. Что тогда скажут?

  - Не будем! Скажут как обычно: что-то белые вороны разлетались. Не дай бог, к переменам.