много лет назад, но едва ли с такими подробностями.

Неожиданно я почувствовал резкий укол, будто кто-то решил сделать стежок на щеке. Вдох-выдох-вдох. Чертов портной пытается привлечь к себе внимание, завладеть разумом и проникнуть глубже, к самым сильным страхам.

Я едва не побежал, а этого делать не стоит ни в коем случаи. Особенно в этот раз, когда чертов коридор заиграл свежими красками и стал куда реалистичнее. Стоило немного успокоиться и боль ушла. Шаг, и вот во рту появляется мерзкий привкус сладковатого мяса.

Заключенный напротив кукольника, по правую руку от меня, больше всего похож на доброго, толстенького повара с моим, разве что разжиревшим, лицом. Впрочем, у всех узников есть общая черта, возможно единственная -они похожи на меня. Иногда сходство едва уловимо, а порой кажутся полной копией. Пухляш неспешно нарезает овощи и толчёт специи в маленькой ступе, а после идет к холодильнику и достает мясо.

Впервые, когда я увидел человеческую кисть с отрезанными дистальными фалангами, бросаемую в варево, от рвоты спасла только нематериальность тела. Учитывая возросший реализм, повторять эксперимент и пытаться рассмотреть происходящее не стану. Тем более, что одна деталь особенно впечаталась в память. Чувство узнавания. Конечность была отцовская. Очень уж приметная татуировка покрывала кисть.

Моих темных отражений, воплощавших в себя ночные кошмары, детские и взрослые страхи и пороки было множество. Узники жаждали внимания, они хотели насладиться моим страхом, отвращением, болью. Каждый шаг давался с огромным трудом. Двигаясь дальше по коридору, стоило перейти некую незримую черту, и начинались игры со слухом и зрением, а порой со вкусом и тактильными ощущениями. Я слышал голоса или видел краем глаза движение почти каждый раз, хуже, когда чувствовал иллюзорную боль. В такие моменты главное - не паниковать. Страх сбивал, мешал трезво мыслить, но я ещё пока держался. Но с каждым мгновением происходящее все меньше напоминало сон.

Безумие принимало самые чудовищные формы, а видения становились по мере продвижения все реалистичнее. Узники делали все, чтобы я заглянул внутрь. Посмотрел на этих уродцев, проникся воплощением чего-то темного, испугался. Иногда, к сожалению, разум давал слабину и страх захлестывал с головой.

Так, восемь дней или скорее семь ночей назад, я познакомился с одним из тех, кто стережет выход из этого кошмара. С тем, кого, мне кажется, бояться даже другие заключенные здесь сущности. Огромная, массивная и уродливая до отвращения тварь, с десятками хаотично торчащих конечностей, сотнями разноцветных глаз и слитыми с плотью вещами. Стоило тогда, лишь на секунду, узреть уродца и безумие захлестнуло. Я успел вырвать зубами кусок своей плоти, а здоровой конечностью пытался стянуть штаны. Адский, омерзительный коктейли из безумного Голода и Похоти.

Отбросив воспоминание о том, кто будет ждать впереди сконцентрировался на шагах. Здесь расстояние и время порой ведет себя очень странно. А подсчет шагов помогал отвлечься и, заодно, позволил узнать, что пленников этой чертовой тюрьмы каждый раз становиться больше. Уверен и этот раз не станет исключением. По дороге к заветной двери, несколько раз приходилось закрывать глаза, мне просто не хватало воли наблюдать жуткие и при этом реалистичные видения.

Финишный рывок дался особенно тяжело, новый пленник оказался в самом конце. Стоило пересечь невидимую границу, и на меня будто обрушилась гора. Ужасная тяжесть сгибала, а тело при этом казалось чужим, больным, немощным и слабым. Я в полной мере ощутил тот ужас болезни, что забирает миллионы людей каждый год. Вместо того, чтобы изо всех сил двигаться вперед, я повернул голову, уже зная кого там увижу. Лучшего друга, медленно пожираемого недугом, а рядом себя, не способного помочь. Так и оказалось, картина что постоянно терзала наяву, теперь нашла воплощением в этом царстве страха.

Воспоминания, тщательно контролируемые ранее, ворвались в мозг усиливая душевную боль. Мне снова пришлось пережить события тех дней. Ужасная и неожиданная для всех новость. Надежда, что диагноз ошибочный и все в порядке. Мы ещё гуляли тогда, и он находил в себе силы смеяться, в глубине души понимая, что если всё подтвердится, то это конец.

Вначале я ходил к нему почти каждый день, подбадривал, говорил, что он поправится. Ложь. Мы оба знали, что ещё никто не выздоровел без помощи одного из Древних, но они редко помогают простым смертным. Каждый раз я видел все более пустой и тусклый взгляд. Здоровался со стареющей на глазах тётей Любой, его мамой. Походы становились реже, просто не мог смотреть на то, что осталось от друга, когда-то сильного телом и волей человека.

Его не стало чуть больше года назад. И почти каждый день, проходя мимо нашей школы или универа, я вспоминаю ушедшего и прошу Владык позаботиться о его перерождении. И виню себя. Я не мог помочь, но был в силах чаще навещать и быть рядом с ним на пороге гибели.

- Соберись черт возьми, вокруг лишь иллюзии разума, - собственный едва слышимый голос, с задачей приободрить не справился. Но все-таки, стало чуточку легче. Преодолевая слабость, физическое и моральное напряжение, истощение умственных сил, концентрируясь на дыхании, шагах, даже чертовом, уже обжигающем стопы, холоде я медленно шёл к заветной двери. Туда, где каждый раз заканчивался кошмар, и я открывал глаза у себя дома.

Когда до монументальной, сделанной из темной бронзы двери, полностью покрытой лавкравтовыми мотивами оставалось пара шагов, я почувствовал Зов своего самого страшного Кошмара. Вот и последний узник этой тюрьмы. Та, кого я боялся встретить здесь больше всего, и при этом, каждый раз жаждал увидеть хотя бы в этом, наполненном страхом месте. Мама.

Повторяя, в очередной раз, имена Древних Владык, потянул ручку в виде оскаленной демонической пасти на себя. Главное, не оборачиваться и не смотреть, иначе, боюсь, просто не выдержу всего этого. Теперь, под скрип медленно открывающихся створок, я почувствовал, помимо запаха затхлости, тлен и смерть. И услышал такой родной голос, заставляющий сжиматься сердце.

Ириил – владыка Света, ВирХ’Ь – помогающий обездоленным и испуганным,

Неклдо’а – Хранитель Живого. Имена, что некогда давали силы сопротивляться, утратили былое влияние и теперь, я был сам по себе. Едва слышимый шёпот наших Богов больше не звучал в моей голове, а с ним ушла и даруемая сила.

Под различимый, даже сквозь заткнутые уши, голос матери и видимый, не смотря на опущенные веки, образ, буквально вывалился из чертового коридора, раздираемый физической и