Джакомо Казанова История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Vir fugiens denuo pugnavit.　

Бежать, чтобы вновь сражаться.

Предисловие

Жан-Жак Руссо, знаменитый вероотступник, прекрасный писатель, философ, мечтатель, строивший из себя мизантропа и навлекший на себя преследования, написал уникальное, по сути, предисловие к «Новой Элоизе»: оно оскорбляет читателя, но при этом не портит ему настроения. Небольшое предисловие уместно в каждом издании, поэтому и я напишу его; но только для того, чтобы познакомиться с вами, дорогой читатель, и закрепить нашу дружбу. Я надеюсь, вы увидите, у меня нет никаких притязаний ни в отношении стиля, ни в отношении неожиданных или ошеломляющих откровений в области морали, ведь и автор, которого я только что назвал, писал не так, как принято говорить, и вместо того, чтобы придерживаться укоренившихся традиций, изрекал афоризмы, что влекло за собой череду скорее бессвязных, хотя и страстных разглагольствований, нежели холодных рассуждений; его аксиомы — это парадоксы, призванные дать толчок разуму: пройдя через испытание мыслью, они испаряются, словно легкий дымок. Предупреждаю: в этой истории вы не найдете ничего нового, кроме самой истории, ибо в том, что касается морали, Сократ, Гораций, Сенека, Боэций^[1] и многие другие уже все сказали. К этому мы можем добавить лишь портреты; не нужен большой талант, чтобы нарисовать их, пусть даже весьма привлекательные.

Вы должны пожелать мне самого хорошего, дорогой читатель, ибо, не имея иного интереса, кроме желания развлечь вас и, конечно же, вам понравиться, я представляю на ваш суд мою исповедь. Если записки такого рода нельзя назвать подлинной исповедью, тогда их нужно выбросить в окно, ибо сочинения автора, пишущего на продажу, недостойны внимания читателя. Я чувствую в своей душе раскаяние и смирение, именно это и требуется, чтобы исповедь моя была без утайки; но не надейтесь, что я достоин буду презрения: чистосердечная исповедь может навлечь презрение лишь на того, кто действительно его достоин, а таковой будет просто безумцем, если начнет исповедоваться публично, ибо любой здравомыслящий человек должен стараться завоевать уважение. Поэтому у меня нет сомнений в том, что вы не станете меня презирать. Если я совершал ошибки, то только из сердечных заблуждений или же уступив тирании изворотливого разума, победить которую могут лишь годы; одно это способно вызвать у меня краску стыда: благородные чувства, внушенные мне моими учителями жизни, всегда служили для меня предметом поклонения, хотя и не всегда оставались неуязвимы для клеветников. Это самая большая из всех моих заслуг.

Спустя тридцать два года я решился написать историю того, что произошло со мной, когда мне было тридцать, nel mezzo del cammin di nostra vita^[2]. Причиной, побудившей меня взяться за перо, стало желание избавить себя от необходимости пересказывать ее всякий раз, когда люди, достойные уважения или дружбы, просят меня доставить им это удовольствие. Сотни раз случалось так, что, рассказав эту историю, я замечал, что состояние моего здоровья ухудшилось из-за того, что мне вновь пришлось пережить это печальное приключение, или из-за неимоверной усталости, которую я испытывал, когда мне приходилось пересказывать эту историю в подробностях. Сотни раз я принимал решение записать ее, хотя по разным причинам так и не сумел этого сделать, но сегодня я оставил все эти причины в прошлом, уступив намерению взяться за перо.

Мне уже недостает сил, чтобы вновь и вновь повторять свой рассказ или объяснять жаждущим услышать его, что силы мои на исходе. Я скорее предпочту испытать опасные последствия перенапряжения, чем дать пищу отвратительным подозрениям в недостатке вежливости. Вот перед вами эта история, которая вплоть до сегодняшнего дня была рассказана мною nisi amicis idque coactus^[3], а теперь станет достоянием гласности. Пусть будет так. Я достиг того возраста, когда здоровье требует от меня и гораздо больших жертв. Чтобы рассказывать вслух, нужно иметь прекрасную дикцию. Мало иметь хорошо подвешенный язык, — для произнесения согласных, составляющих треть алфавита, нужны зубы, а я, увы, потерял их. Без них можно обойтись, когда пишешь, но не когда говоришь, а тем более если хочешь, чтобы твой рассказ звучал убедительно.

Большое несчастье — стать свидетелем угасания собственного организма и потери того, что потребно человеку для его хорошего самочувствия, поскольку отсутствие необходимого порождает страдание; однако, если это несчастье настигает тебя в старости, не следует на него сетовать, ибо когда у нас выносят мебель, то по меньшей мере оставляют дом. Те, кто предпочел покончить счеты с жизнью, чтобы избавить себя от этих бед, пришли к ошибочному умозаключению; истина в том, справедливо, что, убив себя, человек уничтожает и свои беды, но заблуждение считать, что он избавляется от них, поскольку, выбрав смерть, он лишает себя способности ощутить это преимущество. Человек с трудом переносит свои беды, поскольку они создают неудобства для жизни; но как только он ее теряет, самоубийство уже не может ни от чего его освободить. Галантный Меценат^[4] когда-то сказал: «Debilem facito тапи / De-bilem pede, coxa / Lubricos quote — dentes. / Vita dum superest bene est»^[5].

Неправы те, кто утверждал, что печали изнуряют больше, чем самые страшные муки, ослабляющие тело, ибо муки разума поражают лишь разум, тогда как муки телесные и поражают тело, и терзают разум. Истинный sapiens, человек рассудительный, везде и повсюду счастлив более, чем все короли на свете, nisi quum pituita molesta est^[6]. Невозможно жить долго, не изнашивая при этом своих орудий; мне даже кажется, что, если бы они сохранялись, не подвергаясь разрушению, мы ощущали бы приближение смерти куда более остро: материя не может сопротивляться времени, не теряя своей формы: singula de nobis anni praedantur euntes^[7]. Жизнь похожа на плутовку, которую мы любим и на все условия которой мы в конце концов идем, лишь бы она нас не бросила; неправы те, кто утверждал, что жизнь заслуживает презрения; презирать нужно не жизнь, а смерть, а это не одно и то же, это два абсолютно противоположных понятия: любя жизнь, я люблю себя и ненавижу смерть, ибо она является палачом жизни; однако мудрец должен лишь презирать смерть, поскольку ненависть вызывает излишнее беспокойство. Те, кто боится ее, глуповаты, ибо смерть неизбежна; а те, кто мечтает о ней, — трусливы, поскольку каждый из нас волен избрать ее по своему усмотрению.

Собираясь написать