За завтраком Сильсверт неожиданно почувствовал волчий голод. Рука уже потянулась к припасенному на ужин куску козьего сыра, но закаленный в постах и молитвах дух отшельника вовремя встал на пути очередного искушения.

   " Это миряне могут позволить себе разговеться. Тебе же и в праздничные дни надлежит остерегаться чревоугодия" - строго произнес внутренний голос. Как всегда, этот незримый советник был прав. Сильсверт знал, что здесь в уединении, те немногие еще доступные ему соблазны, могут скрутить душу посильнее, чем все грехи внешнего мира.

   " Попробуй дать себе слабину и быстро превратишься в животное!"

   Правда, такое сравнение показалось не совсем уместным. Звери были его добрыми соседями. Он хорошо изучил их повадки, видел как красоту, так и жестокость мира природы, но даже самому кровожадному хищнику далеко было до того, на что способен порой человек. Сильсверт знал это не только из прежней мирской жизни, но и по темным сторонам собственной души, что раскрылись уже в период отшельничества. После ухода от мира пришлось вести с этими внутренними демонами жестокую борьбу. Он победил, но иногда из каких-то тайных уголков сознания снова выползали сомнения и соблазны. Вот и сейчас он чувствовал, что эти незваные гости уже стоят у порога.

   Окончив утреннюю трапезу, Сильсверт поблагодарил Всевышнего за хлеб насущный и принялся за дела. Еще вчера, в день окончания поста, он тщательно прибрал свою лесную келью. И сейчас утренние лучи весело играли на выскобленном подоконнике, а давний приятель хозяина - серый мышонок с возмущением обнюхивал выметенный до последней крошки пол. Но забот у отшельника, как всегда, было много. Положив остатки хлеба в миску для серого квартиранта, Сильсверт отправился выводить коз. Из загона стадо по традиции кинулось в сад, объедать ветки молодых яблонь. Пришлось хворостиной гнать их к тропе, что вела на лесную прогалину в полуверсте от дома. Там он привязал к вбитому колышку седобородого козла Аттилу, оставив его гарем и потомство на вольном выпасе. Он знал, что без вожака козы никуда не уйдут с поляны, а если вдруг пожалует старый разбойник Вельзевул, ощетинившись рогами, встанут в круг, и волку придется убираться восвояси.

   Логово серого хищника располагалось где-то недалеко от кельи. После того, как Сильсверт вылечил сломанную лапу волка, отношения у них сложились вполне добрососедские. Оставив в покое загон, Вельзевул больше не совершал ночные набеги, но стадо на вольном выпасе по-прежнему воспринимал, как свою законную добычу. Однако, в природе все было хорошо уравновешенно, рога успешно противостояли клыкам, и хищникам приходилось довольствоваться только слабыми и одинокими особями. Наблюдая принципы мироустройства, отшельник порой приходил к крамольным мыслям:

   " А ведь и в мире людей происходит нечто похожее! Может быть то, что называют злом, просто ухищрения Создателя, заставляющее совершенствовать твою волю и ум?"

   За этим предположением, вставали другие вопросы:

   " А вдруг, избегая борьбы, ты нарушаешь Его замысел? "

   Словно нити за упавшим клубком тянулись и переплетались сомнения. Стараясь избавиться от них, Сильсверт думал, что после ухода от мирской жизни, он оказался далеко не в райских кущах. Обустраивая в одиночку свое жилище, расчищая от леса и сорняков поле для посевов, он выдержал серьезное испытание. Но еще тяжелее оказалась борьба с воспоминаниями и мыслями, что рождались при тусклом свете лучины. Как только горящий ободок солнца прятался в частокол вековых сосен, они, словно рожденные сумраком чудовища, заполняли его келью. Даже молитва не всегда помогала избавиться от их мерзких и скользких щупальцев.

   " И все-таки ты победил своих собственных демонов! И, наверное, заслужил хотя бы душевного покоя."

   В очередной раз, утешившись этой мыслью, Сильсверт оставил коз на выпасе и зашагал к дому. Обратная дорога шла под откос, кончавшийся небольшим оврагом. По дну его протекал ручей, где в затянутых зеленой ряской омутах плескались жирные карпы. Вверху оврага на самом изгибе прилепилась хижина отшельника, окруженная огородом и крохотным пшеничным полем. С миром людей ее соединяла дорога, почти заросшая травой и подлеском. Ездили по ней не часто, но все же гости уединенное жилище посещали. Потому, увидев привязанных к плетню лошадей, Сильсверт не сильно удивился. Правда сердце забилось чаще и тревожней.

   Каждый гость был для Сильсверта маленьким испытанием. Привыкнув общаться только со своими питомцами и лесными соседями, он чувствовал безотчетный страх при встрече с себе подобным. Как человеку, только что поднявшемуся после тяжелой болезни, каждый шаг дается с большим трудом, так и душа отшельника болезненно реагировала на проявление чужой воли, чужих желаний.

   А ведь многие приходили за помощью и утешением! Рассказы о нем создавали в глазах мирян ореол святости. Не поддерживая и не опровергая это заблуждение, Сильсверт честно старался помочь. Врачевать телесные недуги помогала прежняя профессия и приобретенный уже в отшельничестве опыт по сбору трав. С душевными ранами было сложнее, но и тут он научился справляться. Часто было достаточно просто выслушать. Иногда люди настойчиво просили совета и наставления. В этом он тоже не отказывал. Из своего уединения Сильсверт хорошо видел сети взаимной вражды и упреков, где, словно попавшие в невод карпы, отчаянно бились миряне. Положение отшельника давало возможность быть беспристрастным и мудрым. Но он знал, что с благодарностью выслушав совет, люди вряд ли когда-нибудь им воспользуются. Подозревал, что если вернется в мир, и сам вряд ли сможет исполнить даже малую часть этих мудрых наставлений.

   На этот раз гости пожаловали не обычные. Об этом красноречиво свидетельствовали роскошные седла на лошадях. Два были женские, одно мужское, но тоже богато украшенное. Владелец его явно уделял много внимания тому, как выглядит его сбруя. Подойдя к хижине, Сильсверт услышал веселые голоса:

   " Так и есть, две женщины один мужчина!"

   Мужской голос почему-то показался знакомым. Казалось, он пришел из той другой жизни, что до сих пор посещала отшельника в ярких цветных снах.

   " Неужели