— Давай, парень, — и Берт закивал: — Хорошо, хорошо. — Продолжая глупо смеяться, он повернулся к Фрэн, хотел что-то сказать, но не нашел слов, махнул рукой и, ссутулившись, поплелся к выходу.

Гай закрыл за ним дверь. Затем повернулся и посмотрел на нее.

— Как ты себя чувствуешь, Фрэн?

— Гай… Послушай, Гай…

— Я уже сказал Берту — оставь, ради бога, эти глупости.

— Прошу тебя, Гай…

— Ты, видимо, упала и ушибла бок.

Она молча кивнула, не отрывая глаз от его лица. Осуждения в нем не было. Перед ней был врач, готовый помочь, и друг, пытающийся ее утешить. Она видела склонившееся к ней загорелое лицо, чувствовала, как его ловкие пальцы расстегивали до пояса ее платье, как потом осторожно и легко скользила его бесстрастная рука, иногда надавливая на бок.

— Так больно, Фрэн?… А так? Здесь?

— Нет… Да, немного…

Когда она заплакала, он погладил ее по плечу, потом отвернулся и стал собирать свой чемоданчик.

Она села на кровати.

— Мое белье… туфли и чулки…

— Тебе помочь?

— Нет, я сама.

— Мы сделаем рентген ребра в больнице. — Он отвернулся к окну и простоял так неподвижно, пока она снимала платье, снова надевала его на бюстгальтер и трусики, натягивала чулки и обувала туфли.

Молчание становилось невыносимым.

— Люди, — начала она, засовывая ногу в туфлю, — другие люди… пострадали?

— Две девушки. Обе были пьяны. Пожар начался в пятом номере. Кто-то из них уронил в постель сигарету.

— Ужасно.

— Да.

— Ужасно, — повторила она, представив себя на месте этих девушек из пятого номера.

— Ну, я готова.

Пошатываясь, она пошла к выходу.

Он взял ее за руку, посмотрел ей прямо в глаза и сказал тихим, проникновенным голосом:

— Фрэн… я понимаю, что ты сейчас чувствуешь… Но ведь, в конце концов, тебе повезло. Вам обоим очень повезло. Сейчас именно об этом ты должна думать.

— Да, наверное.

— Кроме того, в полицейском рапорте вы значитесь, как мистер и миссис Брискин. И в моем тоже…

— Гай…

— Забудь об этом.

Он направился к двери, открыл ее, пропустил вперед Фрэн, и они вышли на покрытую гравием подъездную аллею.

Не переставая, моросил дождь. Она увидела две полицейские машины и одну пожарную старой модели, возле которой возились два пожарника-добровольца, подавая воду насосом в окно длинного прямоугольного здания. Теперь, при дневном свете, под дождем, мотель выглядел таким уродливым, обшарпанным и грязным, что ей стало невыносимо противно и захотелось броситься прочь от этого места, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Она машинально свернула к машине Гая и вдруг увидела двух закопченных, явно не в себе, мужчин, ошеломленно и тупо стоящих у накрытых тел двух мертвых девушек. Из-под одеял были видны ноги погибших. У одной с левой ноги слетела туфля, у другой вообще не было ступней.

— Где же, черт побери, «Скорая помощь»? Где, черт побери? — непрерывно повторял один из них. Наконец, пожилой грузноватый полицейский взял его за рукав и сказал:

— Да какая теперь разница? Какая разница, черт побери!

Гай открыл дверцу и помог ей сесть в машину. Потом, зайдя с другой стороны, сел за руль, запустил двигатель, и в это время на гравий влетел, пронзительно взвизгнув тормозами, зеленый седан, из которого через открытое окно уставился на них Паркер Уэлк.

Он был небрит, нечесаные волосы торчали клочьями, на лице выделялись седые усы грязно-серого цвета; и, как всегда, глаза его ощупали ее всю, и она подумала, что он, может быть, даже знает, почему она здесь, и прикидывает в уме, какую из этого можно извлечь выгоду.

Она отвернулась и стала смотреть в противоположное окно. Паркер спросил:

— Пожар, что ли, был, Гай?… Кстати, как это ты умудрился так быстро добраться сюда?

Гай ответил, что ему позвонили из больницы. Он встретил Фрэн недалеко от автобусной остановки и привез ее сюда, так как могла потребоваться ее помощь. Хорошая медсестра незаменима в таких случаях.

— Да, — сказал Паркер. И после паузы спросил: — Гостила в Фалмауте^[3], Фрэн?

Она с усилием повернула голову в его сторону и заставила себя твердо посмотреть ему в глаза.

— Да… У знакомой медсестры… Когда доктор Монфорд увидел меня, я только что вышла из автобуса.

— Да, — сказал Паркер полуутвердительно, полувопросительно. — Повезло.

— Повезло, — подтвердил Гай. Он кивнул на прощанье и выехал на шоссе.

Некоторое время они молчали. Фрэн украдкой посмотрела в зеркало на лицо Гая. Он выглядел озабоченным, погруженным в свои мысли. Она отвела взгляд и стала смотреть вперед, на скользкую дорогу. По обеим сторонам ее росли чахлые сосны. Потом они миновали пруд, крошечный огородик, хлебное поле. Промелькнула ветряная мельница странных очертаний. Наперерез им выскочил заяц, пробежал несколько метров впереди машины и прыгнул в кусты. Шуршали шины. Гай, не отрываясь, смотрел на дорогу, а ей хотелось кричать — так невыносима была эта жуткая тишина.

— Фрэн, — сказал он наконец, — абсолютно ни к чему вести себя согласно официальной версии. И если я солгал Паркеру Уэлку, то лишь потому, что, как ты, наверное, сама понимаешь, он может напечатать в «Кроникл» все, что угодно. Даже если это кого-то больно заденет.

— Именно этого он и добивается. Напакостить человеку — самое большое для него удовольствие.

— Но он не узнает. Нет никакого повода для беспокойства.

Гай протянул ей сигарету, щелкнул зажигалкой. У Фрэн так дрожали руки, что ей пришлось ухватиться за него. Его рука была большая и теплая, и ей понравилось, как он сжал ее пальцы, чтобы успокоить. Надо было сейчас же сказать, объяснить ему, почему она оказалась в «Робинз нест» с Бертом Мосли, почему и в других местах тоже была с ним. Это чрезвычайно важно для нее. Если бы он знал… если бы он действительно знал, что происходит в ее душе…

Но почему-то вместо этого она начала рассказывать о своем детстве.

— Ты знаешь, я родилась в Индиане. В городе Сагаморе. Он еще меньше Ист-Нортона. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я уехала оттуда учиться на медсестру. Я помню это так ясно, хотя… хотя, конечно, восемь лет не такой уж и долгий срок. Но я помню, как будто это было вчера, и воскресную школу, и мое розовое платье, и собаку по кличке Альфред. Это был громадный ирландский сеттер, даже больше твоего Цезаря. Помню моего первого друга… Мне было тогда четырнадцать лет, и он был еще ребенок… Совершенный ребенок, хотя и старше меня на два года… Я хочу сказать, что мне приходилось делать вид, что я влюблена в него. Конечно, он мне нравился, но не более… Видишь ли, с Бертом то же самое. Он очень способный адвокат, к тому