Анастасия Витальевна Перфильева Путь-дорога

Москва

Поезд пришёл издалека.

Под высокой остеклённой крышей вокзала гулко и шумно вздыхал остановившийся паровоз. Потом он замолчал, и тогда по вагонам, у подножек вырос новый весёлый шум, шум человеческих голосов.

Пассажиры, обгоняя друг друга, сплошным потоком хлынули через раскрытые ворота на привокзальную площадь. Из вагонов спускались последние, менее торопливые и более осторожные.

Среди этих последних пассажиров сошёл невысокий паренёк лет четырнадцати, одетый в кирзовую, подпоясанную ремнём куртку, новую фуражку и сапоги. Весь его багаж состоял из деревянного крашеного сундучка с кольцами и висячим замком.

Спустившись с подножки, он оставил сундучок на земле, вынул из кармана платок и вытер лоб. Потом, оглядывая пути, таблицы с указателями и светлые стены вокзала, пошёл к выходу.

Огромная привокзальная площадь была вся залита блестящим, черным асфальтом. Лавина пешеходов двигалась от вокзала по тротуарам; навстречу, не сталкиваясь, шла другая — к вокзалу. Цепочки людей перебегали к освещённым троллейбусам, у автобусов и машин выстраивались очереди.

Паренёк тоже направился было к троллейбусу, но в раздумье остановился.

Вдруг он увидел милиционера. Милиционер сидел в стеклянной высокой будке на углу грохочущей улицы и спокойно смотрел вперёд. Второй милиционер стоял посреди площади и ловко вскидывал и опускал белую с чёрным короткую палку.

Паренёк подумал, решительно пересёк площадь и подошёл к милиционеру.

— На Можайское шоссе, не скажете, как добраться, товарищ милиционер? — спросил он звонким мальчишеским голосом с чуть заметной хрипотцой; то ли от вечернего свежего воздуха, то ли от внезапно охватившей его робости.

Милиционер козырнул и ответил:

— Лучше всего на метро. Станция Киевская, после пешком или трамваями сорок два и тридцать один.

— На метро?

Светлые глаза паренька радостно блеснули. Милиционер утвердительно кивнул и показал рукой в белой перчатке в ту сторону, куда, всё ещё не убавляясь, стремительно двигались приехавшие с поездом пассажиры.

— Спасибо, дяденька! — сказал парнишка и быстро пошёл за ними.

Минуту спустя он вошёл через тяжёлые бесшумные двери в вестибюль метро.

Но вместо того, чтобы сразу взять билет и спускаться по эскалатору, он поставил сундучок у белой колонны и, задрав голову, стал рассматривать мраморные стоны и узорный потолок, потом заглянул в книжный киоск и наконец направился к кассе.

У эскалатора он снова задержался: движущаяся вместе с перилами лестница уходила в тоннель. В гладких, блестящих барьерах лестницы отражались светящиеся шары, они цепью сбегали вниз. Навстречу поднималась вторая лестница, и на ней тоже стояли люди.

Паренёк схватился рукой за чёрную ленту перил и встал на выбежавшую из-под ног ступеньку. Но чёрная лента почему-то обгоняла ступеньку, и рука понемногу уезжала вперёд.

— Перехвати, перехвати! — сказал кто-то рядом.

К концу спуска паренёк освоился и, сделав большой шаг, спокойно сошёл с лестницы. Вылетевшие одновременно с обоих концов огромной светлой платформы два ярко освещённых поезда заставили его снова задержаться, чтобы разглядеть их. Однако скоро он сидел уже в вагоне, сундучок стоял у его ног, и нарядный поезд мчал его от остановки к остановке в сторону Киевского вокзала.

Необычное и волнующее это путешествие кончилось не скоро. Пришлось делать пересадку, спрашивать совета.

Наконец он очутился снова на поверхности земли, на большой площади, в другом конце города. Слева высился вокзал, уже горевший огнями со светящейся надписью «Киевский».

Теперь надо было искать трамвай.

Их было много, они со звоном катились через площадь. Трамвайные звонки, гудки автомобилей и говор прохожих сливались в оглушавший непривычное ухо гул.

Когда же после короткого переезда на трамвае паренёк оказался на Можайском шоссе, он вздохнул с облегчением: здесь было тише, широкая асфальтовая мостовая убегала вперёд, по обе её стороны росли молодые липы.

Нужный номер дома помогла отыскать какая-то словоохотливая гражданка. Она довела паренька до высокого подъезда и сказала: «Вот он, шестьдесят первый!»

Паренёк вошёл в подъезд и остановился.

Уже успевшее загореть лицо его побледнело. Он снял фуражку, пригладил волосы, оправил ремень на куртке. Вытащил из внутреннего кармана помятый, старательно сложенный конверт и сверил адрес, хотя знал его напамять.

Потом, решившись, он взял сундучок и зашагал через две ступеньки наверх, на четвёртый этаж, по широкой, гулко откликавшейся на его шаги лестнице.

Дверь была обита клеёнкой. Сбоку висела табличка с фамилиями жильцов.

— Здесь, — тихо сказал парнишка, с первого взгляда найдя пухшую фамилию. — Бондаренко Н. А.

Звонок тенькнул сперва неуверенно, потом громче, за дверью что-то загремело, послышались частые шаги, и дверь распахнулась. Паренёк стоял молча. Из двери на него сердито смотрела очень маленькая седоволосая старушка.

— Кого надо? — спросила старушка.

— Кого надо? — спросила старушка.

— Бондаренко… Капитана Бондаренко… Николая Антоновича, — неуверенно сказал паренёк.

— Игнатий Иванович! — крикнула старушка. — Николая Антоновича гражданин какой — то спрашивает.

Из коридора вышел старичок, сухонький и лёгкий, в очках и с пушистыми белыми усами.

— Николая Антоновича спрашиваете? — ласково сказал он, рукой приглашая зайти. — Прошу. Только извините, Николая Антоновича уже две недели нет в Москве.

Тут он, видно, разглядел, что перед ним стоит взволнованный, потрясённый паренёк, потому что добавил так же ласково, но попроще:

— Да ты зайди, зайди, но бойся…

Парнишка, судорожно глотнув воздух и зацепив за дверь сундучком, вошёл в переднюю.

— Так, значит, нету Николая Антоновича, капитана…

— Выехал он. В командировку, по служебному делу выехал.

— А вернётся… когда?

— И этого не скажу, — старичок снова развёл руками. — Может, через месяц, а может, и раньше. Татьяна Ивановна, какого числа Николай Антонович отправился?

Из коридора тотчас ответили:

— Пятнадцатого мая. Ты что, не помнишь? Мы как раз тогда только приехали.

Старичок, прищурившись, внимательно смотрел на паренька. А тот, опустив голову, всё мял и мял руками свою фуражку, собираясь с мыслями.

— Мне его повидать надо. Я тогда после приду… Я всё равно ждать буду!.. Пятнадцатого мая, и