547486 169456 55286 544 1278 17461 645143 1355

105398 27595 8842 9641 724 356

Литвек - электронная библиотека >> Адам Мицкевич >> Поэзия >> Пан Тадеуш

Пан Тадеуш или Последний наезд[*] на Литве
Шляхетская история 1811—1812 годов в двенадцати книгах, стихами

Книга первая. ХОЗЯЙСТВО

Возвращение панича • Первая встреча в комнатке, другая за столом • Тонкие рассуждения Судьи об учтивости • Политичные замечания Подкомория о модах • Начало спора о Куцом и Соколе • Сетование Войского • Последний Возный Трибунала[1] — Взгляд на тогдашнее политическое положение в Литве и в Европе.


Отчизна милая, Литва, ты, как здоровье:
Тот дорожит тобой, как собственною кровью,
Кто потерял тебя! И я рисую ныне
Всю красоту твою, тоскуя на чужбине.
О матерь божия, ты в Ченстохове с нами,
Твой чудотворный лик сияет в Острой Браме
И Новогрудок свой ты бережёшь от бедствий [2],
И чудом жизнь мою ты сохранила в детстве [3].
(Едва я был вручён твоей святой опеке,
Я поднял мёртвые, сомкнувшиеся веки
И с ложа смерти встал, хвалу тебе читая,
Вернула ты мне жизнь, заступница святая) —
Так нас на родину вернёшь, явив нам чудо [4].
Позволь душе моей перелететь отсюда
В леса любимые, к родным лугам зелёным,
Над синим Неманом раскинутым по склонам;
К пшенице налитой, на золото похожей,
К полям, расцвеченным серебряною рожью,
Где жёлтый курослеп в гречихе снежно-белой,
Где клевер покраснел, как юноша несмелый;
Всё опоясано межою, лишь местами
Там груши вкраплены с поникшими листами.
Среди таких полей, на берегу потока,
В густом березняке, на горке невысокой
Шляхетский старый дом стоял в былые годы [5];
Скрывали тополя его от непогоды,
И стены белые за порослью лесною
Издалека ещё сияли белизною,
Фундамент каменный, а домик деревянный,
И перед ригою виднелись постоянно
Две-три больших скирды, не могшие вместиться.
Округа славилась обилием пшеницы.
И видно по снопам, тяжёлым и душистым,
Которые блестят, как звёзды в поле чистом,
И по числу плугов, что пар ломают рано
На тучных полосах, богатых нивах пана,
Усердно вспаханных, как в огороде грядки,
Что дом зажиточен, содержится в порядке.
Оповещают всех раскрытые ворота,
Что рады здесь гостям и примут их с охотой.
Вот шляхтич молодой на бричке пароконной,
Объехав рысью двор, к крыльцу свернул с разгона
И наземь соскочил; а лошади лениво
Травою занялись, потряхивая гривой.
Пустынно на дворе и тихо на крылечке,
А на дверях засов и колышек в колечке.
Но путник ждать не стал, пока придёт прислуга,
Он снял засов — и дом приветствовал, как друга, —
Ведь не был здесь давно: он в городе далеко
Науки изучал и вот дождался срока[6].
Вбежал он в комнаты и поглядел на стены,
Как будто бы искал, уж нет ли перемены?
Всё та же мебель здесь расставлена в порядке:
Меж этих кресел он играл, бывало, в прятки;
Однако выцвели и съёжились предметы.
Висели по стенам старинные портреты;
Вот на одном из них Костюшко вдохновенный,
В чамарке краковской, сжимает меч священный;
Как будто бы на нём, у алтаря святого,
Монархов трёх изгнать даёт он клятву снова [7],
Не то погибнуть с ним. Вот на другом угрюмо
Рейтан о вольности скорбит, объятый думой:
Нож у груди, лицо героя непреклонно,
Раскрыты перед ним Федон и жизнь Катона [8].
Вот и Ясинский здесь, прекрасный и надменный,
И рядом Корсак с ним — товарищ неизменный [9];
Плечом к плечу они дерутся с москалями,
В предместьи между тем уже бушует пламя.
Куранты старые приезжий видит снова,
Они по-прежнему стоят в тиши алькова.
Вот с детской радостью он за шнурок берётся, —
И вновь Домбровского мазурка раздаётся! [10]
Стремглав несётся он по светлой галерее,
Чтоб детскую свою увидеть поскорее.
Вошёл и отступил, и огляделся живо[11]:
Всё было в комнате нарядно и красиво!
Но дядя — холостяк, кто ж мог здесь поселиться?
Гость знал, что тётушка давно живёт в столице.
Откуда ж в комнату попало фортепьяно?
Кто ноты с книгами перемешал нежданно?
Всё так небрежно здесь, но вид всего так сладок!
Руками юными наделан беспорядок.
Кто платье белое, сняв с гвоздика, повесил,
Распялив кое-как, на спинках мягких кресел?
Расставлены горшки с геранью по окошкам,
С петуньей, астрами, гвоздикой и горошком.
Приезжий поглядел в окно — и снова диво:
У края сада, где была одна крапива,
Теперь разбит цветник, посажены левкои
И выстрижен газон искусною рукою.
Сплетённый цифрами заборик [12]; у калитки,
Как пёстрая кайма, — вьюнки и маргаритки!
Должно быть, политы недавно были грядки;
Вон лейка полная стоит у чистой кадки,
Но нет садовницы, — куда ж она девалась?
Недавно здесь была, калитка колебалась,
Задетая рукой. След узкой женской ножки,
Босой и маленькой, лёг на песок дорожки.
На мягком и сухом песке белее снега —
След лёгкий, угадать не трудно, что с разбега
Оставлен девушкой, которая, казалось,
Босыми ножками едва земли касалась.
Приезжий не сводил с пустой аллеи взгляда,
Вдыхая аромат, несущийся из сада.
Лицом прильнул к цветам, стоявшим на окошке,
А мыслями бежал по беленькой дорожке
И на следах опять глазами задержался:
Всё думал, чьи они, и угадать старался.
Внезапно девушку он на плетне заметил
В одежде утренней; был нежный облик светел.
Едва прикрыта грудь оборкой вырезною,
Но плечи нежные сияют белизною.
Литвинка поутру так рядится обычно,
Но повстречаться так с мужчиной неприлично;
И девушка, хотя совсем одна стояла,
Но вырез на груди руками закрывала.
Он видел завитки её волос коротких,
Накрученных торчком на белых папильотках.
В сияньи солнечном, подобные короне,
Светились венчиком они, как на иконе.
Лица он не видал, она искала что-то,
Глядела на поле, склонясь вполоборота.
Нашла, захлопала в ладоши восхищённо,
Как птица, сорвалась с плетня и так с разгона
Помчалась в сад она по клумбам, через грядки;
Вот по дощечке вверх взбежала без оглядки [13],
В раскрытое окно стремительно впорхнула,
Как месяц молодой, пред юношей мелькнула.
Схватила платьице и к