Горы и холмы под летним солнцем подернулись сизовато-лиловой дымкой: цвел вереск. Над бесконечными вересковыми пустошами гудели пчелы, садились на душистые цветы, деловито собирали нектар, не обращая внимания на белевшие тут и там между цветами человеческие кости. Их тихое гудение мешалось с мерным шорохом прибоя - Ирландское море у мыса Галловэй никогда не бывает спокойным...

  Ангус МакАлпин медленно ехал на своем коне, вспоминая, как сражался здесь несколько месяцев назад. Это было не первое и не последнее сражение с пиктами; иногда Ангусу казалось, что, пока стоит Далриада, пикты и скотты будут сражаться и в конце концов перебьют друг друга. Но что за беда? Ангус - племянник короля Далриады, его сенешаль, храбрый и опытный, несмотря на молодость, военачальник; кровавая битва - его стихия, цвет крови врага - его любимый, вид мертвых врагов - самый прекрасный, а рев умирающего врага - самая сладкая музыка. И покуда над Далриадой властвуют короли из клана МакАлпинов, пикты будут получать отпор!

  Но тогда, в той битве, Ангуса кое-что впервые поразило.

  Его не изумляло бесстрашие пиктов. Низкорослые, покрытые татуировками - символами рода, оберегами, знаками воинской доблести - они всегда были достойными противниками светлоглазым скоттам, шедшим в бой в благословенной наготе. Ангус усмехнулся, вспомнив, как зеленели клетки его сброшенного перед боем килта на жухлой осенней траве... Не изумляло и воинское мастерство. Пикты проявляли себя как не слишком дальновидные полководцы, они могли месяцами осаждать небольшую бастиду из чистого упорства, но в бою один на один были страшны. Ангус и сам мог похвастаться десятками голов, подвешенных к седлу, однако свирепость пиктских воинов превосходила его ярость.

  Да и стойкость воина - пикта ли, скотта - который, будучи смертельно раненным, ухитрялся утащить за собой к праотцам еще с десяток врагов, не удивляла никого. Могла бы удивить, пожалуй, трусость, но трусов ни среди скоттов, ни среди пиктов не водилось.

  Поразило Ангуса оружие пиктских воинов. Его собственный тяжелый железный меч не знал пощады; любовно ухоженный, он всегда был остро отточен, и никакие клинки до той битвы не могли оставить на нем зазубрину. А тут... сверкающие, как рассветная солнечная дорожка на тихом море, необычной - выгнутой к середине - формы двуручные мечи с длинной гардой один за другим рассекали клинки скоттов пополам. Ангус вовремя заметил это, иначе его мечу была бы уготована та же участь, но понадобилось все его искусство фехтовальщика, чтобы избежать рубящих пиктских ударов.

  И еще поразили сами пикты.

  Ангус прищурился, глядя в туманную морскую даль. Вот чайка промелькнула в вышине...

  ...Пикты рвались в бой - с виду их наступление было просто беспорядочным бегом вперед, но Ангус хорошо знал, насколько слаженными бывают действия пиктских войск. Вот уже стрела вонзилась - едва успел Ангус вскинуть руку с торчем, небольшим круглым щитом, а не то лежать бы ему с пробитым горлом... Повинуясь знаку полководца, скотты припали на колено, выставляя широкие ростовые щиты-мантелеты - и вовремя: на них обрушился град стрел, а за ними и метательных копий-сулиц.

  Ангус отдал приказ контратаковать.

  Обнаженные гиганты-скотты с горловым криком бросились наперерез пиктам. "Бран!" - несся клич атакующих. Острые мечи вгрызались в шеи, в ребра, в животы, вспарывая их и выпуская на волю душу вместе с кишками; окровавленные трупы валились на землю, а на них падали живые - чтобы оказаться затоптанными и перемешанными с мертвыми и с землей; сражающиеся оскальзывались в лужах крови и в кровавой грязи, падали и вскакивали снова, чтобы убивать, убивать, убивать...

  Ни одного стона или возгласа испуга, ни одной мольбы о пощаде: седые старики и юнцы, мужчины и женщины - все сражались до последнего, и даже после смерти с оскаленных, обезображенных лиц не сходило выражение ярости.

  Лица пиктов, раскрашенные красным и синим - кровь и смерть, солнце и вода - то и дело оказывались прямо перед Ангусом; каждый приближался, чтобы убить, и каждый оказывался убитым. И каждый смотрел в лицо Ангусу странными, расфокусированными глазами с необычно расширенными зрачками.

  Вот тогда-то по спине Ангуса и пробежал холодок страха. Сражаться можно с врагом, который подобен тебе или которого ты понимаешь. Но как понять человека, который ведет себя не как человек? Который бросается на тебя, словно не понимая, что может быть убит, не обращая внимания на раны? Прет к твоему горлу, не замечая, что в его собственном горле уже торчит твой дирк?

  Озверевшие пикты, если им случалось убить врага, первым делом взрезывали грудь, чтобы достать оттуда еще трепещущее, может быть, сердце, затем - живот, чтобы вырвать из него печень, а потом отрубали голову. Головы отрубали и скотты, только ни одному скотту не пришло бы в голову поедать сырые внутренности мертвецов; вот отхлебнуть крови в знак примирения с духом убитого - другое дело. Но пикты верили, что таким образом они лишают врага возможности отомстить в следующей жизни, а заодно присваивают его доблести в этой...

  В том сражении Ангус потерял брата. Именно потерял - Кеннета не нашлось среди обезглавленных тел.

  Этим и объяснялась его непроходящая скорбь.

  Гибель в бою - почетна для героя, но не дело герою непогребенным валяться под небом.

  Поговаривали, что пикты забирают раненых врагов, чтобы держать их в своих пещерах, как бурдюки с кровью. Но Ангус в это не верил. Пикты не пили кровь - это делали скотты, и не в мирное время для того, чтобы насытиться, а лишь на поле боя. Впрочем, мирного времени в Далриаде уже давно не бывало.

  Поговаривали, что пикты пожирают трупы павших. Но Ангус и в это не верил. Мертвецов они ведь оставляли - обезглавленными, выпотрошенными, но оставляли, а забирали только раненых. Впрочем, из-за непрерывных войн и без того неплодородные земли Далриады давали все меньше пропитания, - кто знает, не придется ли и пиктам, и скоттам охотиться друг на друга, как на кроликов?

  Поговаривали, что пикты лечат раненых врагов, но отнимают у них волю и обращают в рабство...