Лампа тускло мигнула под потолком. Раз, другой... погасла. Петровна, дежурная медсестра, покосилась на нее, сделала мысленную "зарубку" - не забыть завтра сообщить завхозу - и продолжала дремать.

  За сорок лет она привыкла ко всему: и к капризам, и к смертям, и к скандалам родственников, и к этим ночам дежурства - одиноким, жутким, невыносимо унылым, и ко всему относилась философски. Внезапно что-то заставило Петровну приподнять голову. Кто-то шел по коридору.

  Большинство больных в отделении экстремальной медицины были лежачими или очень тяжелыми, резво разгуливать кто-то из них вряд ли смог. Может быть, дежурная из соседнего отделения? - успела подумать Петровна, прежде чем вскинула глаза и ахнула.

  - Ты? Но ты же... - начала она.

  ...Петровну нашли наутро лежащей подле ее стола. На полу рядом с ней валялся дешевый "женский" роман в яркой обложке, в выдвинутом ящике - початый пакет дешевого красного вина и вязание: все, с чем Петровна привыкла коротать ночи. Санитарка Леночка, обнаружившая тело, заметила на шее Петровны какие-то непонятные ранки. Но они, конечно, не могли быть причиной смерти. Старейшая медсестра отделения умерла от острой сердечной недостаточности. Так записали во всех документах, так сообщили родственникам, и ни у кого не было причин сомневаться.

  Оля откинулась, опираясь спиной о стену, и тихо, дробно рассмеялась.

  Спина наполовину утонула в стене - но, все же, только наполовину. Оля про себя отметила это как несомненное достижение. Еще месяц назад она совершенно не могла контролировать свои взаимоотношения с материальными предметами - просто проваливалась в них и сквозь них. Старушенция дала ей не так уж мало, даже больше, чем можно было ожидать. Вообще-то та же Леночка выглядела куда аппетитнее. Но Леночка всегда относилась к больным как к родным: сочувствовала, помогала, никогда не отказывала в выполнении всяких мелких просьб. А Петровна - Петровне ничего не стоило в ответ на предсмертные хрипы рявкнуть "а ну, хватит выкобениваться!"

  Оля считала себя справедливым человеком.

  Но солнце уже встало, а от него следовало скрыться, да понадежнее. Поэтому Оля, выдохнув, полностью ушла в стену, прикрыла веки - осталась дурацкая привычка с жизни, пора от нее избавиться, но что-то лень - и задремала.

  Ночной город продолжал шуметь, мало-помалу успокаиваясь, мириады огней переливались, отмечая цепочками проспекты и бульвары. В городе шелестел дождь, переходя в мокрый снег. В городе царила осень, то улыбаясь последним блеклым солнцем, то вздыхая туманами. Люди, события...

  И только в больнице ничего не происходило. Кто-то умирал, кто-то выписывался. Все штатно. Оля за последние два месяца начала лучше понимать врачей и медсестер, да и больных.

  Девушка, лежащая на кровати у окна. Это была кровать Оли. А сейчас на ней скрючилась незнакомая худышка, и даже во сне лицо ее было искажено страданием. Оля покачала головой: время умирать этой девушке еще не пришло. Вытянув руку, Оля провела ладонью над девушкой - внутренние кровотечения, разрыв селезенки... очень серьезные травмы, но сейчас и не с такими справляются.

  Если, конечно, у больного не лопаются сосуды в мозгу из-за передозировки кетамина.

  Рядом лежит женщина, похожая на маму Оли. Мама, наверное, до сих пор не знает, что случилось с ее дочерью... У женщины травма позвоночника. Но и она еще не умирает.

  Откуда-то справа повеяло сырым холодом, и это веяние не имело ничего общего с обычным сквозняком. Такое ощущение сырого и холодного ветра возникало даже в самую жаркую погоду, в самых утепленных помещениях, и только в одном случае: если там кто-то умирал. Оля шагнула в стену.

  Она уже научилась чуять близкую смерть, хотя и не слишком уверенно.

  Нынче Оле удалось прийти быстро - так быстро, что она успела увидеть фигуру, склонившуюся над кроватью. Эту фигуру можно было заметить только краем глаза, потом она переставала быть видимой - но не осязаемой, наоборот, Ее присутствие ощущалось очень мощно. Оля ее не боялась.

  К ней она уже пришла.

  Молодая женщина, над которой склонилась незваная гостья, отнюдь не считалась самым тяжелым больным в отделении. Наоборот, все, и лечащий врач, и медсестры, в один голос уверяли, что она идет на поправку, скоро ей можно будет садиться, а там, глядишь, и вставать. Один хирург, оперировавший эту женщину, хмурился и поджимал губы, но свои соображения держал при себе.

  Как убедилась Оля, хирурги чаще других бывали правы. Но полностью полагаться на их мнение все-таки не стоило. Только на свои собственные ощущения.

  Сил в умирающей уже почти не оставалось, но Оля не жадничала. Она никуда не торопилась. Какая разница, накопит ли она достаточно сил сейчас или через полгода? Ее время все равно закончилось, как и время этой женщины - не будет большого греха в том, чтобы забрать у нее то, что ей уже не нужно...

  На лице женщины появилось блаженное выражение. Наверное, ей снилось что-то приятное, и никакой боли она не чувствовала. Оля сделала глоток, еще, еще...

  - Вот и все, - вслух сказала она, отрываясь от больной.

  Дежурная, конечно, ничего не заметит вплоть до самого утра. Удивительно толстокожие они здесь, эти дежурные. Присутствие - разве его можно не почувствовать? А не заметить саму Олю?

  Облизнувшись, Оля выпрямилась, напряглась... А не заглянуть ли ей в мужское отделение? Рискованно, конечно. Но у Оли было приглашение. Он так и сказал ей: "Заходи к нам! Заходи, заходи!", а что это, если не троекратное приглашение? Значит, смело можно идти в гости.

  Правда, он уже умер. Оля снова облизнулась, - в нем было много силы, очень много, его душа сопротивлялась и не хотела уходить, его тело никак не соглашалось с тем, что травмы несовместимы с жизнью... Если бы не Оля, он бы, возможно, страдал до сих пор: в коме, подключенный к искусственной почке. Но когда его привезли, он был в сознании, хотя и на зыбкой грани жизни и смерти, и поэтому он увидел Олю. И пригласил...

  Сегодня это был