Александр Лугин Джиадэ. Роман ни о чем

Джиадэ

или

Трагические похождения индивидуалиста

«Не вам посвящается эта книга, о вы, недобрые люди и посредственные сочинители! Не вам, а Звездочке, упавшей однажды в мои прохладные ладони».

Неосуществленный проект посвящения

Фаине Александровне Глинской

Джиадэ. Роман ни о чем

(Из книги «Египетская предсказательница»)

«Так поэма, обдуманная в уединении в летние ночи, при свете луны – печатается в сальной типографии, продается потом в книжной лавке и разбирается в журналах дураками».

Пушкин

1. Свидание и разрыв

«Бесконечно трагичен образ этой барышни, порхающей с молодцом поручиком в очаровательном танце и не знающей, что ее кавалера всего час как высекли».

К пониманию Гоголя

Не всем известна поэма, весьма романтически названная, автор которой снабдил ее во избежание неясности и кривотолков ценными подстрочными примечаниями, объясняющими отдельные слова в стихах поэмы: «Уайт-роза – духи фабрики Аткинсона; Ананда – ученик Будды; Томсон – английский физик, автор теории вихревого строения вселенной; Дева Радужных Ворот – гностический термин Софии Премудрости, встречаемый в стихотворении Владимира Соловьева; Арбат – улица в Москве; Минангуа – модная московская портниха 90-х годов».

Подобный прием мог бы быть использован.

В одной из многочисленных тетрадей Генриха под рубрикой «Наблюдения холодного ума» значилось несколько в разное время сделанных записей: «Новая проза отметет вещи с большой буквы, а заодно и ребяческое желание равнять искусство по радио, пару и электронам, ибо человеку все было известно о полете до изобретения летательных машин. Новой прозе не нужна будет и внешняя словесная фантастика. Она покажет фантастичность человека, сидящего у себя дома на стуле. С невиданной еще экономией изобразительных средств новая проза покажет и утвердит навсегда мистериальность самого ничтожного жизненного факта, такого, рядом с которым “Шинель” покажется необычайной романтической трагедией. Путь к завоеванию вселенной человеком будет понят тогда как путь служения человека. Завоевание новых форм в искусстве будет достигнуто самоотверженным очищением и небывалым самоограничением. Все, что действительно возможно изобрести в области художественной прозы, будет найдено художником в себе самом. Лишь тогда сумеют наконец изображать события современности так, словно они уже некогда происходили. А события прошедшие – так, словно им только предстоит еще произойти. Неизбежен решительный бой между вещью с большой буквы и вещами; при этом многие выбудут из строя, но искусство лишь выиграет. Новая проза несомненно предпочтет обходиться не только без сюжета, а даже без внешней занимательности. Как и все истинно новое, новая проза родится в тишине и начнет с того, что всячески оградит себя от тлетворного и постыдного успеха у большинства.

В некотором согласии с изложенным Флобер всю жизнь мечтал написать “Книгу ни о чем”, книгу, которая по возможности вовсе лишена была бы сюжета; по его мнению, самые прекрасные произведения – те, в которых меньше всего материи, то есть те, в которых выражение настолько приближается к мысли, что слово исчезает. “Серафита” Бальзака – все-таки слишком еще “о чем” написана с точки зрения флоберовского требования. Но приближение к мысли – самое нужное, если понять это как должно».

Отбросив от себя надоевшую тетрадь, он подумал: «Непременно скажут обо мне, что я тщетно силился дойти до каких-то необычайно тонких и глубоких открытий в искусстве, бесплодно искал какой-то микроскопической и философской бездонности и что написанное мною в конце концов положительно далеко от настоящего творчества. Так приблизительно сам о себе, о своем творчестве определенного периода высказался Леонтьев, не пожелав дожидаться, когда наконец о нем заговорят другие».

Генрих вдруг затосковал по впечатлениям, по тому, что случается, что происходит в жизни само собой, а не выдумывается хотя бы и гениально в книгах. И не успел он затосковать по настоящему, ему подали порядочно затертую визитную карточку, на которой значилось: «Надежда Александровна Бабкина, предсказательница прошедшего».

Это привело его в недоумение, но, догадавшись взглянуть на оборотную сторону, он прочел несколько слов, написанных знакомым, не вполне разборчивым почерком: «Дорогой друг, приходите же. Я одна и мне порою слишком грустно. Последнее время не играю. Ужасно, ужасно соскучилась без вас. Приходите сегодня, сейчас. Если это нужно, назовите для себя визитом к актрисе».

Он прочитал эти несколько слов с волнением, от которого щекочущее тепло переливалось в области предсердия, но, «схватив дрожащими руками шапку», не побежал к ней тотчас же, как вынужден был бы поступить иной герой, играющий роль «материала» для автора, занятого будничной психологией. Он вовсе не намерен был служить кому бы то ни было материалом или играть роль.

– Не играю, – повторил он не без удовольствия. – Все в театре неважно, условно, переменчиво, недолговечно; сутью же его всегда будет лишь любовь Ромео к Джульетте. На этой любви все основано в жизни, а следовательно должно быть основано и в театре, как удостоверил один бывший директор императорских театров.

Генрих принялся думать о ней, представлять ее себе, и он делал это с величайшей нежностью и старательностью, на которые был способен. Ведь она постоянно просила его сказать что-нибудь о ней, а для того, чтоб сказать, надо же сначала подумать, представить себе. Ну, конечно, она мила как никто, умна по-мужски и в меру оттого, что совершенно женственна, талантливая актриса, интересна лишь тогда, когда любит, и чем сильней любима, тем интереснее.

Когда он вошел, Наина ждала его. Она жила на Арбате. Она ждала его, одетая тщательно, что было ей не всегда свойственно, с изяществом неизменным, словно сама Минангуа обдумывала вместе с ней малейшую деталь ее туалета. Да, она боялась таких слов, как Ананда и Дева Радужных Ворот; она еще боялась, но уже готова была почитать их. Зато к физику Томсону с его теорией вихревого строения вселенной она не испытывала решительно никакого интереса. Наина была мила как никогда и сильно надушена Уайт-розой, духами знаменитой фабрики Аткинсона. Наина ждала его. Это она умела.

Поэма «Первое свидание» написана старым поэтом, снабдившим ее примечаниями. Есть и другая поэма «Разрыв»,