Утро было славное. Но не долго. С утрами такое случается чаще, чем хотелось бы, и всегда некстати.

   Васильев сразу понял, что день пропал, едва его позвали на очную ставку с любимым шефом - в хорошие дни тот являл себя офису не раньше конца обеда. Иногда это оказывался обед следующего дня... на следующей неделе. Шеф хорошо знал главную заповедь руководства и в угоду ей самозабвенно жертвовал себя рыбалке.

   Сегодня он даже не пытался улыбаться и честно сознался в полном банкротстве фирмы, влекущим роспуск всех сотрудников (как лидер алфавитного списка, Васильев первый приобщился к печальной новости). При большом желании можно, конечно, отработать положенные две недели, а то и в суд подать, но фирма была бы счастлива избежать подобной чести, потому что денег всё равно нет. "Зато я вчера вот такую рыбу поймал", - утешил шеф и даже присовокупил к делу подробности поимки, но Васильев не слушал, поглощённый воробьём за окном. Воробей постукивал по стеклу клювиком, вертел крошечной головкой и казался неуместно требовательным. Птицами Васильев не увлекался, но сегодня был особенный день.

   Шеф обиделся и сухо попрощался.

   Не его сегодня день, нет, не его, - с этой мыслью Васильев оказался на залитой солнцем улице, где и встал в глубокой растерянности, не понимая, что теперь делать и куда идти.

   Если подумать (а потом подумать еще раз), пойти можно бы и домой, но Васильев не знал, как сказать Верочке о своём новом социальном статусе. Не то, чтобы он опасался её реакции, но надо ж подобрать формулировки! Иррациональное чувство стыда мешало сосредоточиться и вместо формулировок подсовывало жалкие оправдания.

   При мысли о Верочке Васильев улыбнулся, позабыв на мгновение о случившейся напасти. За то время, что они прожили вместе, она назвала его "милым" - два раза, "брюзгой" - восемнадцать раз, "занудой" - тридцать четыре, "мерзкой скотиной" - двадцать два, "какашкой" - пятьдесят три, и еще один раз - "просто очаровашкой" с угрожающими аберрациями в голосе. Кроме того, она очень мило смотрела исподлобья, а по ночам сбрасывала одеяло на пол. И вообще - была вопиюще трогательна в своём детском эгоизме.

   Предаваясь сладостным воспоминаниям, Васильев не спеша брёл по пустым теплым улицам, пока не оказался возле универсама и самозародившегося рядом с ним рынка. Тут же было и открытое летнее кафе, привлёкшее Васильева позабытым на отшибе столиком.

   Кофе не помог - в мыслях по-прежнему царили разброд и шатание. Обнаглевшие воробьи норовили вырвать бутерброд из рук и заглянуть в пластиковый стаканчик. Душераздирающе пахло шашлыками.

   Оставив огрызок бутерброда наглым птицам, Васильев сбежал. По пути споткнулся о бордюр, больно ушиб палец и едва не растянулся на тротуаре. Группа детишек неподалёку смотрела в ожидании. Васильев притворился, что не замечает их и громко продекламировал, нарочито кося глазом:

   - Кто это пьяный упал с крыльца? Я, неудачный экспромт Творца!

   Дети с готовностью засмеялись. Дядька попался непонятный, но смешной.

   - Эй, ты, экспромт! - услышал он густой бас. - Ты что тут делаешь в рабочее время?

   Около разложенной прямо на земле полиэтиленовой плёнки с россыпями старых книг стояла, подбоченившись, тётка Лида. Никакой тёткой Васильеву она не доводилась, но называть её иначе было почему-то неудобно.

   К счастью, она не стала дожидаться объяснений по поводу неожиданной встречи, а поспешила поделиться насущным:

   - А я книжек для Ленки посмотреть решила. Вот, полюбуйся! - Она обвела широким царственным жестом рядок детских изданий, страдающих откровенной гигантоманией. - Плюнуть не во что, а выбора никакого! Ни одной приличной сказки для нормальной современной девочки!

   Продавец, к счастью, был занят, и ничего не заметил. А то бы наверняка обиделся.

   - Разве? - удивился Васильев. - Они, конечно, старые все, но для девочки такого возраста...

   - Болван! - рявкнула тётка Лида, да с таким запалом, что Васильев вознамерился возмутиться, от чистого сердца и с полным на то основанием, но не успел.

   - Это сказки не для девочек! - продолжала дама, рассыпая вокруг восклицательные знаки. - Это все сказки для мужчин! Ты заметил, что в первую очередь делает героиня, попав в незнакомый дом? А?! Генеральную уборку и роскошный обед! Покажи мне девочку, которой нужна эдакая сказка! А?!

   Она уставилась на собеседника с тем выражением, которое зачастую пробуждает к жизни генетические страхи и острую потребность внести ясность в отношения:

   - Я Верочку никогда убираться не заставлял!..

   Тётка Лида ответила не слишком лестным взглядом.

   - Ты-то?.. Оно-то конечно, с тобой и так всё ясно. Олух царя небесного... - С этими словами она повернулась и заковыляла прочь, всем своим широким тылом выражая неодобрение.

   Васильев недоумённо смотрел ей вслед. От зрелища залитой солнцем тётки Лиды Васильева внезапно осенило. Греция - вот оно! Верочка давно хотела в Грецию, где выращивают настоящие оливки, древних философов и знойных греческих парней. Пункт про парней немного смущал, но не ссылаться же на него... "В Греции всё есть, - говорила Верочка цитатой и добавляла укоризненно: - кроме меня..." У неё были необычайно выразительные паузы - она умела вкладывать смысл в пустоту...

   По прикидкам Васильева, его средств как раз хватало на небольшой скромный отдых в этой предположительно райской стране и ещё останется на месяц-полтора, в которые надо будет уместить поиски новой работы.

   В подъезд он влетел радостный и вполне довольный жизнью.

   Дом встретил хозяина неожиданной тишиной. На столе в кухне вызывающе белела бумажка, на которой неровным крупным почерком значилось, что Верочка встретила свою первую любовь, про которую думала, что всё давно прошло и погребено позапрошлогодним снегом, но оно вовсе не прошло, а наоборот даже - вспыхнуло с новой силой. Поэтому они уезжают в Грецию, а Васильев, конечно же, найдет себе другую, более достойную, причём, гораздо