звенящую в жарком воздухе: конечно, отпустили, без ботинок, без вещей, в странной одежде. Или беглец, или это часть эксперимента, и неизвестно, что хуже.

А может, брат ни о чем таком не думал. Может, это были ее собственные мысли.

Кени вздохнул. Взглянул на сваленные возле лодки планки, на мотки пакли и банки с олифой. И устало спросил:

– А что с ним делать-то?

Ждал ее ответа. Сколько бы Кени не спорил, решение всегда принимала она. Все-таки, она была старшей.

– Ну нельзя же его тут бросить.

Мари опустилась на корточки перед пришлым, и тот повернулся к ней. Тряхнул головой, отбрасывая волосы с лица, – Мари заметила черную прядь и невпопад подумала: чаще наоборот, седая прядь среди темных волос. А тут будто негатив, старинная стеклянная пластинка, на которой белое с черным поменялись местами.

Чужак смотрел спокойно, ни настороженности, ни испуга. Зрачки затопили почти всю радужку, глаза уже не казались такими прозрачными, странными. Стали почти обычными. Но необычным был сам воздух рядом с ним – как в преддверии грозы или под проводами, гудящими от тока.

Мари зажмурилась на миг, и наваждение пропало. Слишком жаркое солнце сегодня, уже напекло, и мерещится всякое.

– Отведем его к нам, – решила она. – Если его ищут, то в поселке будут военные, отдадим им. А если нет, то поживет у нас, пока не оклемается. А звонить никуда не будем, конечно.

– К нам? – повторил Кени. Так обреченно и устало, что было ясно – станет ругаться, но ничего не сделает. – Ты такая неразборчивая. Мало тебе было того последнего придурка, ему плевать на тебя было, уехал не попрощавшись! А у этого ты даже имя узнать не сможешь.

– Это почему же? Смогу. – Мари засмеялась, а потом вновь повернулась к пришлому, ткнула себя пальцем в лоб и сказала: – Меня зовут Мари. А тебя?

И указала на него.

Он взглянул на ее руку и ответил:

– Чарена.

Произнес напевно, как и все свои слова.

– Ну надо же, – пробормотал Кени.

– Вот видишь, – сказала ему Мари и выпрямилась. – А ты говорил «военнопленный». Имя-то у него обычное, наше!

4.

Чаки застыл, ни в силах шелохнуться.

Только что было жарко, парило, как перед ливнем, рубашка липла к телу. И вдруг – окатило холодом, словно за шиворот всыпали горсть льда. Запоздало вспыхнул страх, сердце пропустило удар и заколотилось с новой силой. Скорее, скорее, прочь отсюда – но ни шагу не сделать, не закричать, и…

Вдох – задержка дыхания – выдох.

Чаки зажмурился. Чернильные и алые пятна пульсировали за закрытыми веками, разрастались, стремясь поглотить друг друга.

Вдох – задержка дыхания – выдох.

Еще раз. И еще. Стук сердца стал тише, оно медленно успокаивалось, а страх съеживался, отступал, но не исчезал. Чаки сумел разжать до боли стиснутые кулаки и открыл глаза.

Никакой опасности не было. Ничего не изменилось – вокруг все та же сумрачная лесная духота, старые сосны, проблески полуденного неба над головой и прелая хвоя под ногами. Впереди прогалина, а на ней – сизая скала в пятнах лишайника. Стоячий камень, таких несколько в округе, вот только этот расколот. Сверху донизу, будто кто-то рубанул огромным мечом.

– Чаки? – Бен осторожно тронул его за плечо, а потом взял за руку, проверяя пульс. – Ты что-то почувствовал?

Я тут не один, запоздало вспомнил Чаки. Все наше звено тут. Мне ничего не грозит.

Да, все были в сборе. Сеймор стоял на краю поляны, небрежно придерживал кобуру, насвистывал что-то. Будто и не на задании, будто и не командир звена. Сканди прислонилась к дереву – расстегивала тяжелую сумку, готовилась распаковать аппаратуру, приборами зафиксировать то, что почувствовал Чаки. «У тебя субъективное восприятие, – так она любила говорить. – А приборы измеряют точно». Порой он сомневался, правда ли нужны эти измерения, или Сканди включили в звено, чтобы она следила за остальными. Ведь из них четверых она единственная не была магом.

– Чаки? – повторил Бен. Светлые волосы падали ему на лицо, затеняли глаза. – Ты в порядке?

– Там! – сказал Чаки и указал на рассеченную скалу.

– Там была вспышка? – спросил Бен. – Которую ты почувствовал ночью?

Чаки кивнул.

Ему трудно было говорить об этом. Как объяснить, что он почувствовал? Не взрыв, не вспышку – обнаженный клинок чистой силы. Резанул наотмашь, вспорол душу, выбросил из сна, заслонил все мешаниной образов, таких диких, что память не смогла их удержать. И темнота вокруг на миг показалась могильной, лишь мигающая лампочка сигнализации смогла развеять морок. Чаки наощупь выбрался из постели, нашарил выключатель. Под потолком разгорелся свет, и Чаки поспешно набрал код на панели возле двери.

«Башня! – позвал он. И отчего-то подумал, что микрофон не работает, щелкнул по нему. – Зарен вызывает Башню! Обстановка?»

«Чаки? – отозвался дежурный. Голос звучал ясно, помех не было. – Обстановка стабильная, периметр чист».

«Я сейчас поднимусь, – сказал Чаки. – Была вспышка».

Остаток ночи он провел в Башне, ища аномалию. Приборы зафиксировали ее – но лишь на долю секунду, и невозможно было понять ни местоположение, ни причину. Надо было записать в журнале точное время всплеска, добавить свои комментарии – рассказать о субъективном восприятии, – расписаться и уйти. Но Чаки не сумел. Что за магия ударила его так мощно, разбудила, а потом исчезла без следа? Об этом придется доложить Адилу.

Сперва рация не отвечала, потом раздался усталый голос. Почти измученный. У Адила же сегодня эксперимент, вспомнил Чаки. Откуда шефа вытащил сигнал вызова? С центрифуги или из-под облучателя? Или из особой, специально построенной камеры? Для нашего Адила – последние разработки, ведь он же доброволец.

Лучше не знать, что там с ним делают.

Адил не дослушал доклад Чаки, велел почти сразу: «Раз приборы не фиксируют источник, действуй своими силами, ищи сам. Бери все звено, прочесывайте лес».

И вот он, источник.

– Ты точно в порядке? – повторил Бен. – Если нужен стимулятор, у меня с собой.

Стимуляторы Чаки ненавидел. От успокоительного хотя бы можно спать без сновидений, даже если потом и ходишь полдня как в тумане.

– Не надо! – Чаки отмахнулся и поспешно шагнул вперед.

Не хотел, чтобы Бен снова поймал его руку, стал прислушиваться к токам крови. Наверняка найдет какую-нибудь неполадку и вытащит из сумки ампулы и шприц.

Не оглядываясь, Чаки направился к скале.

И чем ближе подходил, тем яснее понимал – магии нет ни в земле, ни к камнях. Лишь следы волшебства, им сотни лет или даже тысячи, тень былого могущества, отголосок. Но разлом был свежим, полуденное солнце золотило острые грани. Чаки коснулся каменной стены – эхо давно умолкшей силы тихо отозвалось в ладони, – и заглянул вниз.

В