граф!
Луна так ярко светит,
И шорох листьев, шелест трав
Усиливает ветер.
Навеки вашей стать
Мечтаю я, и в этот час
Пускай моя любовь коснётся вас!»
«В подвалах замка у меня
Сокровища хранятся.
К твоим ногам, любовь моя,
Сложу я все богатства!
Моей ты станешь госпожой,
Тебе я вечность подарю.
Поверь, все будет так, как говорю!»
«Какой у вас глубокий взгляд!
Как он печалью манит!
Я не могу себя понять…
Меня к вам сильно тянет.
Мой граф таинственный,
Заворожили вы меня!
И в вашей власти кровь и плоть моя!»
О, сколько их, готовых кровь
Отдать за наслаждение!
В них есть блаженство и любовь,
Как сон и пробуждение.
Но граф всегда один
Под леденящем сводом Тьмы
О смерти обожает видеть сны…
Граф… это уже интересно! В северных землях показатель знатности — принадлежность к роду, но иерархии там никакой нет; в Веридоре королевская династия и множество дворянских титулов; а графья и виконты водятся только на юге, где, говорят, круглый год светит солнце и все цветёт и пахнет. Не земли, наверное, а сплошное чудо! Но что за странности там творятся, о которых в песне поётся?…
— А это о настоящем графе? — обернувшись, спросила я у Николки, который уже успел догнать меня и теперь обнимал сзади своими огромными мускулистыми руками. А ещё у него появилась привычка прижимать меня к себе и шептать прямо в ухо, щекоча дыханием кожу.
— Да, он поёт про самого состоятельного и знатного южанина, лорда Себа'стьяна, графа Ла Виконтесс Ле Грант дю Трюмон. Он похоронил уже четыре жены, причём все они «отдали ему во власть свою плоть и кровь», купившись на его обещание «подарить им вечность» и сделать сон явью, и не переживали первую брачную ночь. Потому что граф «о смерти обожает видеть сны».
— А как же целители? От чего умирали жены графа? — я развернулась в кольце его рук и уперлась взглядом в кадык, который опять почему-то судорожно дернулся.
Друг нахмурился, словно раздумывая, говорить мне или нет, а спустя несколько секунд наклонился ещё ниже и шепнул ожидающей услышать нечто ужасное и невероятное мне:
— От любопытства.
— Ну Никола! — для виду возмутилась я, но улыбку сдержать не смогла.
На том про графа и забыли. Дался он нам, в самом деле!
Ночь близилась к рассвету, и началось самое волнующее событие праздника: воззвание к Мрачному Богу. Народ собрался на Главной площади и, подбрасывая к небесам пригоршни крупы и стоя под дождём манки, гречки и риса, кричали хвалебные речи Мрачному, кто-то ещё и благодарил его за помощь, некоторые просили что-то. Мы с Николкой уже подкинули две горсти, а в волосах собрали и того больше, и друг отправился за третьей к примостившимся в переулке бочкам, специально выставленным по случаю. Вокруг бросали крупу, смеялись, взывали к высшим силам, и все без исключения высматривали Божественное явление на темном небосводе… Поэтому-то никто ничего и не заметил…
— Чёрные колпаки!!! — заорал кто-то справа, и площадь мигом превратилась в бурный океан. Люди бросились в рассыпную, отшвыривали друг друга в разные стороны, кидались напролом, задавливали недостаточно расторопных, метались туда-сюда, неслись не разбирая дороги, лишь бы скрыться от кровавых палачей культа Единого. Жуткая давка грозила похоронить под ногами тучи народа и маленькую меня, поэтому я посчитала за лучшее прижаться к стене ближайшего здания… там-то мои плечики и обхватили стальные тиски пальцев. Обернулась — слуга культа. В обтягивающих чёрных одеждах и таком же колпаке палача с прорезями для рта, открывающим и подбородок, и для глаз, через которые на меня смотрели горящие жгучей ненавистью, невероятного насыщенного зеленого цвета очи. И не только глаза были невероятными. Почему-то мне с первого взгляда показалось, что этот мужчина красив. Про лицо не скажу, но вот фигура у него была примечательная: рост выше среднего, так что я ему до подбородка макушкой только в прыжке достану, непомерно широкие плечи и мускулистые, словно у борца или у морехода, руки, узкие бёдра и длинные крепкие ноги. Прекрасный мужчина! Был бы, если бы не фанатизм.
Пока я рассматривала своего будущего палача, он тоже мерил взглядом меня, а вокруг нас раздавались возгласы «карателей»:
— Нечестивцы! Еретики! Идолопоклонники! Слуги Мрачного! Казнить! Всех на костёр!
Никогда я не видела казней. И что, этот красивый мужчина напротив схватит меня за шкирку, бросит на вязанку дров и запалит их?! Наверно, в моих глазах отразились неверие и ужас, потому как чёрный колпак, усмехнувшись, спросил вкрадчивым низким голосом:
— Страшно?
О да, кому было бы не страшно? Но чтобы я хоть одной живой душе призналась, что боюсь! Да скорее культ Единого провозгласит своим кумиром Мрачного!
— Это варварство! — твёрдо и уверенно заявила я в лицо палачу без тени страха. — Как можно заживо сжечь человека? За что?! За то, что он в предрассветный час подкинул вверх горсть крупы?! Или за хвалу какому-то Богу? Да что значат какие-то просьбы или благодарности?! Судить надо не за слова, а за дела!
Колпак, естественно, не ожидал от меня такого отпора. Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо и вдруг прикоснулся рукой у моей щеке и скользнул вниз, к шее. Я вздрогнула, но не от неожиданности, а от странного чувства, вызванного чужими пальцами, скользящими так уверенно и томительно медленно. Когда меня касался Никола, ничего такого и в помине не было. Ну, дотронулся и дотронулся. О руку же колпака мне неожиданно захотелось потереться. А он между тем подцепил мой подбородок указательным пальцем, а большим провёл над верхней губой, затем выдал очевидное:
— У тебя не растёт ни бакенбардов, ни бороды, ни усов.
Растерянная нежность тут же сменилась возмущённым негодованием: чего это он тут меня как кобылу в торговом ряду осматривает?! Спасибо, что хоть зубы не проверил! «Хуже все рано не будет!» — решила я и, изловчившись, изо всех сил укусила его за палец.
Колпак скривился, но стерпел мои остренькие клычки без единого звука, даже хватку не ослабил. Вот что за человек! Нет бы хоть чуть-чуть разжать свои клещи, чтоб можно было резко дёрнуться и, выдрав плечо, удрать в ближайший проулок! Но нет, не вырваться из «объятий» палача.
Тут мужчина вновь протянул ко мне руку со следами моего «бунта», резко сорвал с меня шляпу Николки и бросил под ноги на мостовую. Мои чудесные золотые локоны рассыпались по плечам, шатром укрыв надежнее, чем изодранная в толчее рубаха
