- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (309) »
прийти в такую ночь, — подумал он, — в эту мирную звездную ночь».
Он открыл комод и покопался в вещах, нашел секретный механизм тайного отделения. Замочек щелкнул. Рука обхватила трубку. Никогда и ни за что этот пергамент не должен попасть в руки Гиссура и бесчестного норвежского короля. Он сунул трубку себе под рубаху, незаметно пробрался по узкой лестнице, выбежал в переулок за домами и поспешил к священнику Арнбьорну.
Старик сидел на кровати, подтянув одеяло до подбородка, и смотрел на него широко раскрытыми испуганными глазами. Он облегченно вздохнул, когда в полумраке признал хавдинга.[10]
— Кто там?..
— Гиссур и его люди!
— Гиссур?! — Священник перекрестился и сполз с кровати на пол. — Спрячься! Я знаю где! В погребах. Там есть каморка.
— Обещай мне сделать кое-что! — Слова прозвучали необычно. Спокойно. Повелительно. Без признаков страха. Он вынул трубку с пергаментом. — Арнбьорн, слушай меня внимательно!
Арнбьорн сидел с открытым ртом:
— Да?
Он протянул пергамент. Какое-то время оба держались за кожаную трубку.
— Если к утру меня не будет в живых, ты, Арнбьорн, должен будешь выполнить одно мое поручение. Ничего важнее в твоей жизни еще не было.
Священник молча кивнул.
— Ты должен передать пергамент Тордуру Хитроумному. — Он вперил взгляд в священника. — И еще, ты никогда никому не должен говорить об этом. Никогда ни единого слова!
— А что сказать… Тордуру?
— Он все поймет.
Тордур был еще одним хранителем в Исландии. Если можно было довериться кому-то на этой земле, так Тордуру Хитроумному, сыну брата.
И, только сказав это, он выпустил трубку из рук.
— Охраняй его ценой собственной жизни! Даже если тебе выколют глаза. — (Священник вскрикнул и отпрянул.) — Сохрани пергамент и никому не говори, что он у тебя есть и даже что ты что-то про него знаешь! Обещай мне это, Арнбьорн, именем Господа!
Священник несколько помедлил, задумавшись о том, что ему могут выколоть глаза, и затем ответил:
— Клянусь!
— Я надеюсь на тебя, друг мой. Да пребудет с тобой мир, священник Арнбьорн!
Сказав это, он покинул священника и выбежал в ночь. Мороз полоснул по коже. Раздавались окрики спутников Гиссура, обыскивавших двор, конское ржание и топот, собачий лай и громкие голоса обезумевших обитателей дома, протестовавших против бесчинств дружинников. За сарайчиком был вход в погреба, он открыл дверь. В кромешной тьме он бежал, пригнувшись, по узкому проходу, то и дело дотрагиваясь до выложенных камнем стен. Метров через десять-двенадцать наткнулся на деревянную дверь. «Вот дьявол!» Вытащил ключ, открыл дверь и вошел в каморку. В нос ударил запах прелого зерна и забродившего медового питья. Он спрятался, протиснувшись в щель между бочками с зерном, которые стояли вдоль стены.
«Они не уйдут, пока не найдут меня», — подумал он.
Обнаружив его, они под радостное улюлюканье оттолкнули бочки и вытащили его из укрытия. При свете факелов он увидел пять человек. Узнал Арни Язву и Симона Крутого. Но Гиссура, этого мерзавца, среди них не было. Позади, в темном туннеле, он заметил священника Арнбьорна. — Господин, — прокричал священник со страхом, — они обещали пощадить тебя! — Вот и хорошо, — сказал он так тихо, что священник вряд ли услышал его. — Заткнись, старик! — крикнул Симон Крутой Арнбьорну. — Гиссур обещал сохранить тебе жизнь! — не унимался священник. — Он сказал, что примирение состоится только после вашей с ним встречи… Вдруг Арнбьорн замолк, догадавшись, что его обманули и что он предал своего хавдинга. Кто-то из преследователей засмеялся. — Где пергамент? — крикнул Симон Крутой. — Куда ты его спрятал? — прорычал Арни Язва. И они думали, что он расскажет?! Симон Крутой приблизил к нему лицо: — Послушай, ты же знаешь, что мы найдем его. Даже если для этого придется разнести здесь все в пух и прах. Так продолжалось некоторое время. Наконец они потеряли терпение. — Рубить голову будешь ты! — крикнул Симон Крутой Арни Язве. Воины смотрели на священника. — Ну говори же! — завопил Арни Язва. В этот момент он чувствовал только абсолютное спокойствие. Им овладело сознание того, что жизнь подошла к концу — его богатая драматическими событиями жизнь, за которую ему было не стыдно. Жизнь почти такая же, как те, которые он воспевал в своих сагах. — Не смей, — твердо сказал он. — Руби! — повторил Симон Крутой. Он не испугался. Он только хотел умереть с честью. Он не хотел уходить из жизни с лицом, изуродованным топором и мечом. Удар в сердце был бы гораздо более почетным. — Не смей, — повторил он властно и посмотрел своим убийцам прямо в глаза. Первым нанес удар Арни Язва. Он попал в сонную артерию. Кровь брызнула из раны. «Есть еще во мне сила и стойкость», — подумал он со вспышкой гордости. Опустился на землю. Остальные стали наносить удары без разбору. Из туннеля доносились жалобные стоны священника Арнбьорна. «Лишь бы он сдержал слово и передал пергамент Тордуру Хитроумному», — была его последняя мысль.
Вот так, в окружении врагов, купаясь в собственной крови, расстался с жизнью Снорри Стурлусон.[11]
Торд высек эти руны далеко от родных краев Через бурные моря и далекие горные страны через леса и вершины несли мы святыню для охраны которой мы были рождены
Папа Юлий II изумленно посмотрел на недавно назначенного кардинала Джулиано Кастанью. — Пожалуйста, повтори, — недоверчиво повторил папа. — Где находится папирусный манускрипт? — Святой отец, я знаю, что это кажется совершенно невероятным… Но посланец королевы Изабеллы доставил письмо сегодня утром. Как вы видите по печати отправителя, письмо подлинное. Папа взял свиток с письмом, печать была сломана. Читая, он качал головой. Закончив чтение, протянул письмо кардиналу: — И речь идет о папирусных оригиналах текстов Священного Писания, которые мы имеем только в переводе на коптский язык? Кардинал кивнул. — О тех папирусах, которые твой предшественник Секундус пытался найти почти четыре сотни лет тому назад? — спросил папа. — Непостижимо. — Но каким образом тексты оказались там? — Эта история, — сказал кардинал, — столь же непостижима. Папа посмотрел на звездный потолок Сикстинской капеллы.[12] — Надо что-то делать с этим потолком, — пробормотал он, затем перевел взгляд на
Обнаружив его, они под радостное улюлюканье оттолкнули бочки и вытащили его из укрытия. При свете факелов он увидел пять человек. Узнал Арни Язву и Симона Крутого. Но Гиссура, этого мерзавца, среди них не было. Позади, в темном туннеле, он заметил священника Арнбьорна. — Господин, — прокричал священник со страхом, — они обещали пощадить тебя! — Вот и хорошо, — сказал он так тихо, что священник вряд ли услышал его. — Заткнись, старик! — крикнул Симон Крутой Арнбьорну. — Гиссур обещал сохранить тебе жизнь! — не унимался священник. — Он сказал, что примирение состоится только после вашей с ним встречи… Вдруг Арнбьорн замолк, догадавшись, что его обманули и что он предал своего хавдинга. Кто-то из преследователей засмеялся. — Где пергамент? — крикнул Симон Крутой. — Куда ты его спрятал? — прорычал Арни Язва. И они думали, что он расскажет?! Симон Крутой приблизил к нему лицо: — Послушай, ты же знаешь, что мы найдем его. Даже если для этого придется разнести здесь все в пух и прах. Так продолжалось некоторое время. Наконец они потеряли терпение. — Рубить голову будешь ты! — крикнул Симон Крутой Арни Язве. Воины смотрели на священника. — Ну говори же! — завопил Арни Язва. В этот момент он чувствовал только абсолютное спокойствие. Им овладело сознание того, что жизнь подошла к концу — его богатая драматическими событиями жизнь, за которую ему было не стыдно. Жизнь почти такая же, как те, которые он воспевал в своих сагах. — Не смей, — твердо сказал он. — Руби! — повторил Симон Крутой. Он не испугался. Он только хотел умереть с честью. Он не хотел уходить из жизни с лицом, изуродованным топором и мечом. Удар в сердце был бы гораздо более почетным. — Не смей, — повторил он властно и посмотрел своим убийцам прямо в глаза. Первым нанес удар Арни Язва. Он попал в сонную артерию. Кровь брызнула из раны. «Есть еще во мне сила и стойкость», — подумал он со вспышкой гордости. Опустился на землю. Остальные стали наносить удары без разбору. Из туннеля доносились жалобные стоны священника Арнбьорна. «Лишь бы он сдержал слово и передал пергамент Тордуру Хитроумному», — была его последняя мысль.
Вот так, в окружении врагов, купаясь в собственной крови, расстался с жизнью Снорри Стурлусон.[11]
РУНИЧЕСКАЯ НАДПИСЬ
ДВОРЕЦ МЬЕРКОЛЕС 1503 годТорд высек эти руны далеко от родных краев Через бурные моря и далекие горные страны через леса и вершины несли мы святыню для охраны которой мы были рождены
ВАТИКАН
1503 годПапа Юлий II изумленно посмотрел на недавно назначенного кардинала Джулиано Кастанью. — Пожалуйста, повтори, — недоверчиво повторил папа. — Где находится папирусный манускрипт? — Святой отец, я знаю, что это кажется совершенно невероятным… Но посланец королевы Изабеллы доставил письмо сегодня утром. Как вы видите по печати отправителя, письмо подлинное. Папа взял свиток с письмом, печать была сломана. Читая, он качал головой. Закончив чтение, протянул письмо кардиналу: — И речь идет о папирусных оригиналах текстов Священного Писания, которые мы имеем только в переводе на коптский язык? Кардинал кивнул. — О тех папирусах, которые твой предшественник Секундус пытался найти почти четыре сотни лет тому назад? — спросил папа. — Непостижимо. — Но каким образом тексты оказались там? — Эта история, — сказал кардинал, — столь же непостижима. Папа посмотрел на звездный потолок Сикстинской капеллы.[12] — Надо что-то делать с этим потолком, — пробормотал он, затем перевел взгляд на
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (309) »