Дым, линзы и патентованный глушитель Максима

Новый Вавилон — сердце мира и одновременно его ненасытное брюхо. Этот город беспрестанно прокачивает через себя людей и капиталы, не стесняясь облагать своей немалой данью и то, и другое. Столица Второй Империи впитывала могущество и власть будто губка; она давно превзошла по влиянию Рим эпохи рассвета и сделалась много величественней, чем когда-либо суждено стать Лондону, Парижу и городам-выскочкам Нового Света. Хватало в Новом Вавилоне и неприглядных, тёмных, пятен, но они не бросались в глаза, если только вы по тем или иным причинам не решились опуститься на городское дно.

Шон Линч разбирался в тёмных закоулках Нового Вавилона лучше многих, но при этом точно знал, что смерть может караулить где угодно: хоть в глухом переулке, хоть посреди площади императора Климента.

И всё же на деловую встречу в фешенебельный отель «Бенджамин Франклин» рыжеволосый ирландец явился безоружным. Люди его профессии не так уж редко покидали этот мир до срока, вот только Линч не мог припомнить случая, когда бы это случилось в ходе деловых переговоров. Если только в Новом Свете, гангстеры которого отличались определённой... несдержанностью.

Серьёзные люди по эту сторону Атлантики предпочитали держаться в тени и не привлекать к себе излишнего внимания властей. Они не пачкали рук сами, для разрешения неразрешимых противоречий привлекался Шон Линч и его коллеги.

Шон Линч был наёмным убийцей.

Ирландец спокойно пересёк вестибюль отеля, подступил к стойке портье, на шаг опередив одного из постояльцев, и негромко произнёс:

— К господину Витштейну, — а когда клерк открыл журнал, представился: — Линч. Шон Линч.

Портье отыскал фамилию в списке гостей и молча указал в сторону лифта. И точно так же, не задавая никаких вопросов, передвинул рычаг в крайнее положение оператор подъёмника.

Нет, они видели этого человека первый раз; дело было в пригласившем его на встречу постояльце. Вице-президент банкирского дома Витштейна не первый год останавливался в императорских апартаментах отеля и щедро платил, требуя взамен лишь одного: беспрекословного выполнения своих распоряжений.

Этого человека он ждал. Этого человека к нему пропустили.

Когда кабина замерла на верхнем этаже, Шон Линч достал из левого кармана кожаный футляр, нацепил на нос очки с неброской оправой и тонкими линзами и лишь после этого шагнул в коридор.

Там его встретил крепкого сложения иудей, носатый и лысоватый, с топорщившимся из-за наплечной кобуры пиджаком. Охранник смерил гостя внимательным взглядом и указал на открытую дверь императорских апартаментов.

— Проходите, сиятельный.

Шон Линч слегка склонил голову и зашагал по красной ковровой дорожке, золочёное окаймление которой резало глаза своей вычурной безвкусностью. Небрежным кивком он поприветствовал хозяина — пожилого грузного господина в черной визитке и полосатых брюках, — встретившего гостя за чтением утренних газет, и на миг заколебался, решая, в какое из двух кресел опуститься. В итоге выбрал левое и стал разглядывать диптих «Штурм имения блистательного Рафаила» и «Император Климент повергает падшего». Живопись его не интересовала, просто требовалось отвлечься от покрывавшей мебель позолоты, из-за блеска которой заслезились глаза.

Авраам Витштейн поведению гостя нисколько не удивился. Иудей закрыл номер «Атлантического телеграфа», кинул газету на журнальный столик и спросил:

— Условия вас устраивают?

— Разумеется, — ответил Шон Линч и позволил себе лёгкую усмешку: — Я же здесь.

— Ну, конечно, — улыбнулся банкир. — Ну, конечно, — повторил он, заставив ирландца поёжиться.

Но волновался тот напрасно, раздражение банкира было направлено вовсе не на него. Иудей взял со столика блюдечко с кофейной чашкой и осторожно, чтобы не расплескать горячий напиток, поднялся на ноги.

— Выйдем на воздух, — позвал он гостя на открытую террасу.

Шон Линц прошёл следом и позволил себе лёгкую гримасу недовольства, когда по глазам резанули яркие лучи зависшего в зените солнца. Ирландец снял очки и сунул футляр с ними в карман, а взамен вытащил новый. Он несколько раз моргнул, потом надел очки с линзами, куда более толстыми и слегка затемненными.

- Великолепное зрелище, не правда ли? — спросил Витштейн, отпив кофе.

Вид с верхнего этажа отеля и в самом деле открывался завораживающий. Крытые черепицей крыши старых домов, золочёные шпили замков, серая стена заводской окраины. Медленные дирижабли в дымном небе, миниатюрные фигурки прохожих на земле.

Но убийца промолчал.

— Почему вы отказываетесь от всего этого? — поинтересовался иудей, обводя вокруг себя рукой с фарфоровой чашечкой. — Вы ведь слепы как крот, так почему надеваете очки только лишь... по особым случаям? Почему не носите их постоянно? Вас не привлекает красота этого мира?

Ирландец лишь пожал плечами. Авраам Витштейн даже решил, что не дождётся ответа вовсе, но убийца вдруг развернулся к нему и улыбнулся.

— Пыль и грязь, — сказал он. — Везде и всюду. Вы просто этого не замечаете.

— В самом деле?

Линч провёл пальцем по каменным перилам и протянул руку банкиру.

— Пыль и грязь, — повторил он, подразумевая оставшийся на бледной коже след. — Сажа и копоть. Голубиное дерьмо. Просто дерьмо и мусор. Прыщи, бородавки, язвы и шрамы. Без очков я всего этого не вижу. Без очков я вижу лишь то, что хочу видеть. И вот тогда мир действительно прекрасен. В моей голове.

— В этом есть определённая логика, — кивнул иудей и сразу, без какого-либо перехода спросил: — Ваша... организация подтвердила получение платежа?

Линч кивнул. Потом спросил:

— Кто?

— Майкл Смит.

— Англичанин?

— Из Нового Света. Найдёте его в «Трёх листках».

Ирландец знал этот игорный дом на окраине китайского квартала, поэтому сразу перешёл к делу.

— Фотоснимок? — уточнил он.

— В этом нет необходимости, — ответил банкир, наблюдая за суетой на площади императора Климента. — Узнаете его с первого взгляда. Он носит рыжий котелок и клетчатый пиджак. Клетчатый! Жёлтый с красным. Второго такого не отыщите во всём Новом Вавилоне, если только не решите вдруг пошить на заказ!

— Что ещё мне нужно знать?

— Смит снимает апартаменты на верхнем этаже игорного дома, при себе постоянно держит трёх охранников. На улице его караулят ещё двое.

— Он опасается покушения?

— Он возомнил себя Королём Шантажа, — недобро улыбнулся Авраам Витштейн. — Как думаете, опасается он покушения? Что-то ещё?

—