- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (103) »
Чик-Чирик, у меня теперь тоже есть имя! — на весь двор заорал воробей и запел тут же сочинённую им песенку:
И хотя стихи были далеки от совершенства, Тюля-Люля благосклонно отнёсся к доморощенному поэту и даже слегка одобрил:
— Гуд. Вот только насчёт дружбы ты хватил лишку…
— Простите, ваше сиятельство… может быть, я подредактирую песенку?.. Допустим так:
— Этот вариант совсем Вери гуд, — сказал Тюля-Люля. — Ведь жизнь полна всяких «но», и преуспевает тот, кто в совершенстве разбирается в них — я слышал это в Лондоне. Ну что ж, хвалю, хвалю… Ол Райт!
Я Чик-Чирик, Я Чик-Чирик,
Я ко многому привык
И не боюсь отныне
Сиамского котыню,
Ведь я знаком и дружен с ним —
С его сиятельством самим!
Я Чик-Чирик, я Чик-Чирик,
И ко многому привык;
Его сиятельство само
Мне подарило имя, но…
5.
Подошло лето. Килограммчик блестяще перешёл в следующий, шестой, класс. Всего с одной четвёркой — по пению. В школе его приводили в пример, но больше всех торжествовала Мама: — Вот видишь! — сказала она Папе. — Ты оставил мальчика в покое, и он показал, на что способен. Папа и Килограммчик переглянулись и перемигнулись. На самом деле всё обстояло иначе. Папа однажды поймал своего сына за шиворот и грозно сказал: — Двойки или жизнь?! Выбирай… — А как же с детством? — намекнул Гошка. — Мама будет в отчаянии. — Если только пикнешь ей, смотри тогда, — твёрдо заверил Папа. — Ты не птица и нечего порхать по жизни. А детству дело не помеха… Ну? И перед взором струхнувшего Гошки убедительно замаячил великолепный сыромятный ремень, приобретённый Папой по случаю. — Жизнь… — сдался Килограммчик. — Но только порядочного человека! — предупредил Папа. — Согласен. — Клянись! — Честное пионерское. — А теперь давай дневник и начнём… И, представьте себе, дело пошло на лад! Вот как было всё в действительности, но они не хотели расстраивать маму и лишать её удовольствия приписать успехи Гошки своей методе.6.
— Всё, — сказал Гошка Тюле-Люле, — второго числа еду в Артек. — Это что такое? — Как тебе объяснить?.. Пионерский лагерь. Лучший в мире! Туда и детей направляют особо отличившихся… — И ты тоже отличился? — А то! Сам посуди: плёлся в хвосте и вдруг — вжик! — выскочил в отличники. Такими гордятся больше всего, потому что отличник — он сам по себе отличник и никого не удивляет, а нерадивые, вроде меня, если вырвутся вперёд, то все учителя гордятся: мол, наша работа! Я и дальше так буду: первая четверть на двойках, вторая — на тройках, а потом — вжик! — и отличников догнал… стратегия, брат! — И тебя примут в Артеке? — С оркестром! — Но ведь ты сделал рогатку?! — А-а, — покраснел Килограммчик. — Это сиамский бродяга натрепался? — Чик-Чирик рассказал. — Серенький? — Да. Ему-то за что досталось? — Ошибка молодости, — вздохнул Гошка. — Больше не буду! Хочешь, я сломаю рогатку? И — никому ни слова… — Хочу. Тюля-Люля перелетел на крышу шифоньера, чтобы лучше видеть, как Гошка разломает своё изделие и выбросит в мусоропровод. А второго числа следующего месяца Тюля-Люля расстался с Килограммчиком и заскучал.7.
Тот ужасный день, что так резко изменил жизнь Тюли-Люли, начался в воскресенье после обеда. Мама утром проводила Папу в Симферополь, чтобы потом он автобусом добрался до Артека — проведать Гошку, развесила бельё во дворе, побеседовала с соседкой, и тут началась катавасия… Небо сразу помрачнело, низкие рваные тучи, вытягиваясь и клубясь, то как бы дёргали друг дружку, то словно гонялись взапуски и ворчали, как львята. Мама сбежала вниз и стала снимать с верёвки надувшиеся ветром рубашки, наволочки и огромный пузырь — пододеяльник; Тюля-Люля вышел из клетки и намеревался помочь Маме советом, но не успел пошевелить крылышками, как сиамский негодяй кинулся на него, обхватил лапами и зловеще мяукнул сквозь зубы. Тюля-Люля завопил вне себя от ужаса, но его крик поглотил страшный удар грома. Только Чик-Чирик успел услышать, потому что находился поблизости. Мгновение — и смелый воробей, подгоняемый порывом ветра, кинулся на Осьминога Кальмаровича и ударил злодея по темечку. Сиамец от неожиданности выпустил попугайчика из лап. Правда, в последнюю секунду он всё же успел ухватить зубами свою жертву за хвост и вырвал несколько перьев. Тюля-Люля свалился с балкона в пыльную бездну; очередной, ещё более мощный порыв упругого ветра подхватил его, оглушённого и ослеплённого молнией, и увлёк в неведомую даль. Чик-Чирик, несмотря на нелётную погоду, хотел устремиться за своим покровителем, но тут небо прорвалось окончательно, и Тюлю-Люлю словно бы смыло проливным дождём. Гроза буйствовала не менее часа. Потом небо очистилось, и ласковое солнышко с недоумением глянуло на бурные потоки воды, отражаясь в сотнях луж. Чик-Чирик произвёл взлёт и принялся за поиски. — Ваше сиятельство, ваше сиятельство! — звал он, большими зигзагами расширяя трассу своего полёта, но напрасно. Земля отвечала многоголосым гомоном, вежливо короткими сигналами автомобилей, противным визгом трамвайных колёс на высыхающих рельсах. К вечеру сил у воробья поубавилось основательно: он пересёк уже почти весь город и очутился в посёлке, что совсем рядом с аэропортом. — Ваш… ст-во… — едва слышно попискивал он, и, когда уже вовсе утратил надежду, где-то рядом, из беседки в чьем-то саду, послышался радостный и давно ожидаемый голос: — Я здесь, Чик-Чирик! Это ты барахтаешься в мире неведомого? Обрадованный воробышек юркнул под крышу беседки и увидел столь изрядно потрёпанного попугайчика, что едва узнал в нем «его сиятельство». От счастья у Чик-Чирика наступила минутная немота, потом, заикаясь от волнения, он пропищал: — Ваше… с-тво… Эко вас изобразило… Вероятно, он хотел сказать «преобразило», но поторопился. — Ну-ну, малыш, — одобрительно заметил Тюля-Люля, — ты просто молодец, что нашёл меня, безграмотный чудик… — Ваше… ст-во… — поразился Чик-Чирик, — что вы говорите? И почему, как люди? — А как же ещё? Я ведь говорю в основном чужими словами и фразами, особенно если волнуюсь… — Понимаю, ваше сиятельство… Полетели домой. Я запомнил дорогу. — Ты хочешь лишить ребенка детства? А ему нужен- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (103) »