утром уходите. Кто знает, сколько придется вам скитаться без отдыха, без сна…
— А вы разве не уйдете?
— Я остаюсь здесь, — ответила Надежда Николаевна.
— Мне страшно за вас.
— Почему? За мной никакой вины нет. Я кормила детей-сирот, женщин, стариков.
— И дружинников.
— Я этого не знаю.
— Они все узнают. Уходите, Надя!
— Не надо меня уговаривать. Я решила. Я так и поступлю… А если не спится, пойдемте наверх, в большой зал. Оттуда на все стороны видно.
Этой ночи она не забудет до последнего дня своей жизни… Высокие окна двухсветного зала проступали в полутьме багровыми пятнами. Наташа подбежала к окну и отшатнулась в ужасе. Ей показалось, что огонь подступает к самому зданию. Потом поняла, что ошиблась. Горели дома на Средней и Большой Пресне. Отдельные пожарища сливались в сплошную стену огня. Огромным костром, пламя которого вздымалось выше всех, пылала мебельная фабрика Шмита со своими складами. Горели дома на Прудовой улице, на Нижней Пресне, в прилегающих к ним переулках… — Словно на острове среди пылающего моря, — сказала Надежда Николаевна и заплакала. — Бедные люди… Сколько осталось без крова… Потом спустились вниз и до утра сидели, крепко прижавшись друг к другу, успокаивая и утешая одна другую…
Утром, едва рассвело, пришел дружинник и сказал, что можно пройти к железной дороге и там, укрываясь за вагонами, пробраться к Брестским мастерским. Уходили мелкими группками, по два, по три человека. Ей пришлось задержаться. Прибежал, запыхавшись, какой-то запоздалый дружинник. Принес оружие. Закопала его в одном из сараев училища. Обнялись с Надеждой Николаевной, и Наташа пошла. Еще не дошла до двери, сзади что-то лязгнуло. Оглянулась в испуге… Еще раз лязгнуло. Били старые стенные часы. Было два часа дня, воскресенье, 18 декабря.
Этой ночи она не забудет до последнего дня своей жизни… Высокие окна двухсветного зала проступали в полутьме багровыми пятнами. Наташа подбежала к окну и отшатнулась в ужасе. Ей показалось, что огонь подступает к самому зданию. Потом поняла, что ошиблась. Горели дома на Средней и Большой Пресне. Отдельные пожарища сливались в сплошную стену огня. Огромным костром, пламя которого вздымалось выше всех, пылала мебельная фабрика Шмита со своими складами. Горели дома на Прудовой улице, на Нижней Пресне, в прилегающих к ним переулках… — Словно на острове среди пылающего моря, — сказала Надежда Николаевна и заплакала. — Бедные люди… Сколько осталось без крова… Потом спустились вниз и до утра сидели, крепко прижавшись друг к другу, успокаивая и утешая одна другую…
Утром, едва рассвело, пришел дружинник и сказал, что можно пройти к железной дороге и там, укрываясь за вагонами, пробраться к Брестским мастерским. Уходили мелкими группками, по два, по три человека. Ей пришлось задержаться. Прибежал, запыхавшись, какой-то запоздалый дружинник. Принес оружие. Закопала его в одном из сараев училища. Обнялись с Надеждой Николаевной, и Наташа пошла. Еще не дошла до двери, сзади что-то лязгнуло. Оглянулась в испуге… Еще раз лязгнуло. Били старые стенные часы. Было два часа дня, воскресенье, 18 декабря.