своих намерений, и она согласилась. Тем более что ее радовала перспектива хоть немного передохнуть за столиком.

– Думаю, в этом нет ничего зазорного – улыбнулась она еще раз. – Так куда мы пойдем, мистер…

– Биэрс.

– Что, правда? – она сдерживала смех.

– Правда. Биэрс это имя, а не напиток <beer – «пиво» (англ.)>. А пить вы можете все, что вам захочется, мисс…

– Шэрли Коллинз, – теперь она смеялась.

– Ну, пойдем? – Я довел ее до края площадки.

Пока она надевала пальто, я купил еще билетов и договорился с администратором. Администратор обошелся в пять долларов, но я отдал их без всякого сожаления. Ведь каждому надо жить, правда?

Когда девушка вернулась, косметики на ее лице стало значительно меньше, от чего она несомненно выиграла. Мы прошли к бару, в котором для нас нашлась тихая кабинка. Я заказал виски с содовой, официантка в слаксах, жующая жвачку, очень быстро принесла два высоких стакана. Я тут же расплатился, не забыв про, чаевые. Официантка «чмокнула» жвачкой в знак благодарности и оставила нас вдвоем. Я подвинул свой стакан поближе к Шэрли.

– В чем дело? – спросила она.

– Все в порядке. Просто я этим не увлекаюсь.

– Я надеюсь, вы не собираетесь споить бедную девушку?

– Милая моя, ради Бога! – Теперь я был похож на университетского профессора, наставляющего студентку на путь истинный. – Вы можете пить ровно столько, сколько пожелаете.

– Да-да, конечно. Только знаете, девушка должна быть осторожной с мужчинами. – Она залпом проглотила свою порцию, а вторую пила уже маленькими глотками. – Вам, наверное, скучно сидеть и смотреть, как я пью, – философски добавила она, пьянея на глазах.

Я следил, чтобы ее стакан не оставался пустым, вовремя заказывая подкрепление.

– Вы и понятия не имеете, что происходит с ногами от этих бесконечных танцев, – лепетала она.

– Извините, – перебил я ее, поднимаясь со стула. Мне нужно сказать пару слов старому другу.

Я вышел из кабинки и пошел в другой конец бара. Мы перекинулись парой слов. Когда я вернулся в кабинку, оказалось, что Шэрли Коллинз, пока меня не было, заказала себе еще стакан виски. Я снова расплатился с официанткой, не забыв про чаевые.

– Елки-палки! – вспыхнула моя блондинка. – Вы швыряете деньги на ветер.

– Деньги для меня ничего не значат, – гордо сказал я и вытащил из кармана пять двадцатидолларовых бумажек. – Вот, возьмите…

– Нет, нет, мистер Биэрс. Я… Я не могу, – она явно была озадачена моим жестом.

– Берите, берите, – настаивал я. – Это только маленькая часть того, что осталось в моем кармане. Я хочу видеть вас счастливой.

И она взяла. Они всегда берут. И реакция у них всегда одна и та же.

– Эй, а вы симпатичный старичок, – она взяла меня за руку. – Я никогда таких не встречала. Ну таких великодушных и добрых. И никаких приставаний.

– Это точно, – я высвободил свою руку. – Никаких приставаний.

Этот жест озадачил ее еще больше.

– Я не знаю, мистер Биэрс… Не могу вас понять… Между прочим, откуда вы взяли эти деньги?

– Просто подобрал их на улице, – ответил я, улыбнувшись. – Это очень легко, если знаешь как и где.

– Вы шутите надо мной. А чем вы занимаетесь?

– Может быть, это вас удивит, но я на пенсии. Теперь занят только своим хобби.

– В смысле, вы читаете книги или рисуете или еще что-нибудь такое? Или, может быть, коллекционируете значки или марки.

– Попали в точку. Хотите посмотреть мою коллекцию?

– Приглашаете меня взглянуть на ваши гравюры? – прыснула она.

– Почему бы и нет. По-моему, вы не собираетесь прикидываться, что вам не хочется идти, правда?

– Нет, конечно. Пойду с удовольствием. Что в этом, собственно, такого? – Она аккуратно уложила в кошелек пять двадцатидолларовых бумажек и поднялась со стула, развязно сказав: – Пошли, папаша.

Я пропустил мимо ушей это ее «папаша». Она была так привлекательна, что я готов был ей простить все что угодно. Даже сейчас, слегка под хмельком, она не потеряла своего очарования.

Дюжина людей провожала нас неодобрительными взглядами, когда мы выходили из бара. Я знал, о чем они думали: «Старая развалина, а ухлестывает за молоденькой девицей. И куда только мы катимся?»

Потом они, конечно, очень быстро вернулись к своим стаканам. Потому что вовсе не хотели думать о том, куда катится мир.

Шэрли Коллинз нравилась мне все больше. Я легко поймал такси и усадил ее на заднее сиденье, примостившись рядом.

– Дом Шэйна, – сказал я водителю.

Шэрли прижалась ко мне, но я отодвинулся, чего она явно не ожидала.

– Что такое, папаша… Я вам не нравлюсь?

– Конечно, нравитесь.

– Тогда не ведите себя так, будто я кусаюсь.

– Не в этом дело. Но я же обещал, что буду вести себя прилично.

– Да, я помню, – она успокоилась, видимо, удовлетворившись моим объяснением. – Тогда займемся вашими гравюрами.

Мы остановились у нужного дома. Я протянул водителю десятидолларовую купюру и оставил ему сдачу.

– Вы себе верны, мистер Биэрс, – сказала Шэрли, выбравшись из машины, сорите деньгами направо и налево.

– Шикую на прощание. Скоро покину этот город и больше никогда не буду сорить деньгами здесь.

Я взял ее за руку и открыл дверь подъезда. Лифт был свободен. Я нажал кнопку верхнего этажа, и мы медленно поплыли вверх.

Вдруг Шэрли глубоко вздохнула и положила ладони мне на плечи.

– Послушайте, мистер Биэрс, что я подумала. Я как-то смотрела фильм… А когда вы сказали, что уезжаете из города… Вы больны, да? Ну, в смысле, вы были у врача, и он сказал, что вы скоро умрете от какой-то страшной болезни, да?

Ее заботливость меня тронула.

– Смею вас заверить, – серьезно ответил я, – что ваши предположения беспочвенны. Я в добром здравии и намерен пребывать в нем еще много лет.

– Очень хорошо. Теперь мне стало легче. Вы мне нравитесь, мистер Биэрс.

– Вы мне тоже нравитесь, Шэрли.

Я шагнул назад, чтобы избежать объятий. Двери лифта распахнулись, и мы вышли на лестничную площадку. Я повел ее к ступенькам.

– Прошу вас, – сказал я, пропуская ее вперед.

На верхней ступеньке она остановилась, растерянно взглянув на меня.

– Но здесь дверь… Что это, крыша?..

– Идите и не бойтесь, – скомандовал я.

Она вышла на крышу дома. Я шагнул за ней и тихонько закрыл за собой дверь. Вокруг все было спокойно.

Была полночь. Прекрасное время суток. Внизу простирался темный город, виднелся лишь свет уличных фонарей и неоновых реклам. Я много раз видел его таким и с воздуха, и с высоты городских крыш, и каждый раз это зрелище захватывало и восхищало меня. Там, откуда я прилетел, все другое. Я всегда прилетал сюда с удовольствием, хотя жить здесь или остаться надолго не смог бы никогда.

Я