Гаспар, даже отвлекшись от сейфа.

Жорж ухмыльнулся:

– Национальная гвардия Парижа – те же гражданские, только с оружием. Парижанам на уровне подкорки вбивают, что бунтовать нехорошо.

– На каком уровне? Что за подкорка?

– Сознание – это мозг. Подкорка – это инстинкты, подсознание.

– Ты-то откуда знаешь?

– Не помню. Где-то читал.

– Не знаю, не помню, – передразнил Гаспар товарища. – Очень удобное объяснение. Но скажу тебе, что нынешний обстрел не сравнится с той бомбардировкой, которой Париж еще недавно подвергли немцы.

– Посмотришь, что будет, когда версальцы пойдут на штурм.

– Чертов карлик!

– Я думаю, верхушка Коммуны, тоже не будет себя сдерживать в разрушениях, чтобы хоть уничтожением дворцов отомстить богачам.

– Значит, мы посетили Париж очень вовремя, – Дюпон продолжил осмотр квартиры, не прерывая разговора. – Так ты хочешь сказать, что Тьер учит парижан не бунтовать?

– Сам же помнишь: во Франции революция каждые пятнадцать-двадцать лет. Вот выбьют пассионариев, и лет сто будет тихо.

– Возбуждающие?^[2] Это еще кто такие?

– Скорей, «увлекающие за собой». В общем, выбьют всех рисковых, деятельных людей. Ну пусть не всех. Тех кто рискует ради наживы оставят. Они безвредны. Даже полезны. А остальных приучат к мысли, что бунтовать опасно. И будет спокойней.

– Пока они только озлобляют парижан.

– Мы еще увидим, что будет, когда версальцы пойдут на штурм.

– Да уж… Верю тебе на слово. Как лишать ближних жизни, ты знаток, которых поискать. Мне бы столько способов отъема чужого имущества – в полгода Ротшильдом стал.

– Раз ты знаешь, где живет дочка Даву, то, может, тебе известно и на каком этаже ее квартира?

– А тебе зачем?

– Кажется, не все воры столь же щепетильны, как ты. Или не у всех отцы служили под началом маршала.

– Что там? – Гаспар подошел к окну и, спрятавшись за штору, выглянул на улицу.

– Я заметил отблеск потайного фонаря в зеркале. Видишь, где окно не зашторено.

– Посмотрим, посмотрим… Кстати, дом этот, что напротив, называют отель Трансильвания, – тихо говорил Гаспар, внимательно осматривая окна здания особняка. – Когда-то участок земли, напротив Лувра принадлежал королеве Марго, жене нашего славного короля Анри Четвертого. Потом тут построил дом какой-то сеньор. Но славу дом приобрел благодаря своим жильцам. Здесь в разное время жили маршалы Таллар и Лотрек, князь Трансильвании Ракоци и герцогиня де Грамон. В "Манон Леско" – это опера такая, что б ты знал, неуч – одно из действий происходит именно в этом доме. А теперь тут живут маркиз и маркиза Блоквиль, арендуя…

– Осторожно, ты колыхнул штору.

– Вот черт! Извини! О! Вижу! Мелькнул фонарь. Да уж, это явно не хозяева. Вот сволочи! Я гляжу, набережная Малаке популярна этой ночью. Ладно, люди работают, надо и нам делом заняться. Пока и к нам кто не заглянул на огонек. Ты наблюдай, а я продолжу поиски тайников. Не может быть, чтобы их не было. Богачи просто обожают их делать.

– Можно подумать, только богачи.

– Не только. Это вообще, такая наша людская натура, требующая прятать ценности. У кого они есть, конечно.

– Постой, Гаспар. Я взгляну на этих ночных гостей поближе.

– К чему? У нас ведь есть дело.

– Мне кажется, они нас заметили, и им не понравилось, что за ними наблюдали…

– Даже так? Только, Святой, если можно, без смертоубийства. Как-никак – коллеги. Хе-хе… А главное, патрули у баррикад могут услышать.

Прозвище Святой Петр, позже сократившееся до Святого, Бомон заработал у солдат из-за неизменного «каменного» выражения лица. А так же из-за привычки поминать по всякому случаю цитаты из жития Святого Жоржа-Йорга, которые сам и выдумывал. Да еще из-за случая во время августовских боев, когда он, будучи еще сержантом, сказал запаниковавшим под снарядами подчиненным, доставая револьвер: «Я ваш Святой Петр! И у вас два пути: кто-то пойдет со мной в рай, а кто-то будет хлебать дерьмо в аду!». Поначалу подчиненные, выжившие после памятного боя, звали его кто Святым камнем, кто апостолом Петром, кто Ключарем. Особенно после того, как один из солдат по имени Деруле, в прошлом бывший драматургом, сочинил песенку, где упоминался святой Петр. Но позже за Бомоном осталось только прозвище Святой, как самое короткое. А иногда – Адский Святой, как самое ёмкое.

Гаспар Дюпон не стал продолжать исследование комнаты, а достал из кармана оружие. Привычными движениями он быстро привел небольшой револьвер Лефоше в готовность к стрельбе, сожалея, что взял эту пукалку, а не что-то помощьней. Дюпон очень серьезно отнесся к словам товарища, у которого было удивительное чутье на опасность.

Бомон вернулся только через полчаса, неся саквояж.

– Что там?

– Было двое.

– Было?

– Молодчики были из тех, которых не стоит оставлять за спиной.

– А что с трупами?

– Бросил в подвал. Они сторожа убили. Тело в каморке, я ее запер.

– А что в саквояже?

– Сейчас глянем. Письма старые. Две книги. Тетрадь. Ого! Кажется это дневник твоего маршала.

– Дневник Даву?

– Скорей копия части дневника. Слишком уж чистенький, новенький… Да и почерк аккуратный, разборчивый… Точно копия. Больше ничего.

– Не густо… Говоришь, они кого-то пришили…

– И собирались навестить нас. Уже приготовили оружие.

– И все ради копии дневника, писем и двух книг? Что за книги?

– Некий Марбо. Критические замечания по поводу произведения генерал-лейтенанта Ронья. Тут пометки карандашом. Не могут они принадлежать маршалу?

– Дай глянуть… Действительно. А вторая книга?

– Стефани Жанлис.

– Жанлис? Чушь какая-то! А это что за варварские буквы?

– Жанлис. Театр для пользы юношества. Москва. Университетское издательство у Новикова. 1779 год.

– Москва? Это что на русском? Ты понимаешь русский? – удивился Гаспар. – Впрочем, чего это я? Само собой знаешь. Слушай, а может ты все-таки русский князь инкогнито? Отсюда и твои манеры, и твоя мудреная латынь, и твое дремучее незнание обычных вещей.

– А почему не Гай Юлий Цезарь? – усмехнулся Бомон. – Я и латынь знаю. И польский, и немецкий, и… Но давай к делу, о моем знании языков поговорим потом, в свободное время. И с трофеями разберемся позже. А пока вот держи армейский Лефоше. Презент от англичан. Он получше твоего малыша. И вот тебе золотые часики. Еще один револьвер я возьму себе. А деньги поделим потом.

– Почему ты решил, что это были англичане?

– Они произнесли несколько слов на английском. И у них были английские монеты и банкноты. В купе с французскими.

– Англичане значит, – задумчиво проговорил Дюпон. – Дворец Даву у его вдовы купил