из засады Колодкина. С его помощью Саша освободился от наседавших на него шестерых подростков и пробился к Матюхе.

Вожаки стали лицом к лицу: один семнадцатилетний откормленный верзила, сын полицейского надзирателя, другой — сильный и ловкий подросток, сын погибшего в адмиралтействе плотника. Бой приостановился. Мальчики стихли, наблюдая за поединком.

Размахивая руками, словно мельница крылами, Чулков пошел на врага, но его тяжелые кулаки редко достигали цели. Ускользая от них, Саша пользовался каждым промахом и хладнокровно наносил Матюхе меткие, чувствительные удары. Чулков свирепел все больше и больше. С криком «убью», пригнув голову, точно бык, он кинулся на Попова и получил такой сильный удар в висок, что в глазах у него потемнело, а кулаки невольно разжались и… на землю выпали свинцовые кругляки.

— Подлец! — крикнул Саша, — всю Охту осрамил!

Бледный, дрожащий, с выпученными от страха глазами, Матюха упал на землю и завопил тонким, срывающимся голосом:

— Помилуйте! Не бейте меня! Лежачего не бьют!

Попов посмотрел на притихших соседей и презрительно ткнул Чулкова ногой.

— Берите его, — сказал он, — да поучите сами. А нам об него руки марать противно. Айда, хлопцы!

Когда Саша и Ваня возвращались домой, солнце стояло уже низко над заливом. Вздымая столбы пыли, с пастбищ брели коровы. Из ресторации «Магнит» доносились звуки гармошки. К староверческой молельне тянулась вереница старух в черных, глухо повязанных платках.

Мальчики шли по исковерканным дощатым мосткам проспекта, и, чем ближе подходили к дому, тем подавленнее становилось их настроение. У Саши была разодрана рубаха, у Вани вспух нос, а под глазом синел фонарь. Опять будут бесконечные упреки в озорстве, в безделье…

Саша осиротел рано, плохо помнил мать и почти не помнил отца. По словам приютившего его дальнего родственника Якова Васильевича Осьминина, Андрей Попов был красавец собой и первый силач на Охте. Ценой собственной жизни он спас человек десять плотников, приняв на свои могучие плечи удар многопудового бревна.

Плотник Яков Осьминин души не чаял в Саше. По-своему любила его и жена Осьминина — Аграфена, женщина добрая, но горластая и раздражительная. Семья росла. Жить становилось труднее. Как ни сдерживалась Аграфена Кондратьевна, но все чаще прорывались у нее попреки, все резче выражала она свое недовольство тем, что мальчики не при деле.

Подле избы Осьмининых играли, копаясь в песке, две девочки, такие же белоголовые и курносые, как Ваня. Узнав от сестренок, что мать доит корову, а отец только пришел с работы, Ваня и Саша проскользнули в горницу Яков Васильевич обедал за большим круглым столом. У окна сидел жилец-квартирант, студент учительской семинарии Иван Гроздов. Увидев мальчиков, Яков Васильевич укоризненно покачал головой:

— Полюбуйся, Иван Петрович, на своих любимцев.

Гроздов был своим человеком в семье. Тощий, всегда голодный, в обтрепанном сереньком сюртучке и рваных штиблетах, он с утра до вечера носился по городу в поисках случайного заработка. Урывками, в редкие свободные часы, студент давал уроки Ване и Саше и был с ними в большой дружбе. Поглядев на подростков, Гроздов усмехнулся:

— С кем дрались?

— Край на край, — ответил Ваня, присаживаясь к столу. — Санька под орех разделал Матюху Чулкова, хоть тот и нечисто бился.

Добродушное лицо старика Осьминина расплылось в улыбке. Ласково взглянув на Сашу, занятого починкой рубахи, он сказал:

— Об Сане беспокойства нету. У него голова крепко на плечах сидит, а тебе, Ваня, ей-ей, шею свернут. Однако скоро забавам вашим конец. Я давеча с немцем поладил, уговорил, подлеца, взятку уменьшить.

— Про какую ты взятку говоришь, Яков Васильевич? — спросил студент Гроздов.

— Почитай, более года торг веду с немцем-подмастерьем, что учениками в адмиралтействе ведает. Подавай ему пять рубликов с человека, тогда возьмет и Ваню и Сашу в ученики. Нам таких денег не скопить. А сегодня я ему три рубля сунул, а три другие в конце года посулил отдать. «Приводи, — говорит, — своих юнге гунд», щенят то есть.

Глаза Вани засветились радостью. Саша остался равнодушным к сообщению Осьминина: его мало прельщало быть десять лет подручным у корабельного плотника.

— А я мыслю, Яков Васильевич, что хлопцев беспременно учить надо, — заметил Гроздов.

— Где уж им в науку лезть! Мужикам туда дорога заказана. Буде с них и той грамоты, какой обучены.

— А я так скажу, Яков Васильевич, ныне при построении кораблей не обойдешься лишь искусной рукой да верным глазом. Хороший плотник должен уметь и с транспортиром обращаться, и с циркулем, и с разными другими инструментами. Для этого ему изрядные научные сведения требуются, особенно в счете, в математике то есть. Без оной и в чертеже не разобраться.

— Твоя правда, Иван Петрович, — вздохнув, согласился Осьминин. — Слова твои правильные и горькие. Горечь туя на себе испытал. Четверть века в адмиралтействе плотничаю, а вот в десятники не вышел по причине малой грамотности. Дают мне, скажем, шпангоут выстругать, — пока сосчитаю, где сколько вершков дерева снимать, семь потов с меня сойдет.

Каждое слово старика глубоко задевало Сашу. Мысли об учении давно занимали его.

— Буду учиться, не хочу весь век в худых плотниках ходить, — невольно сорвалось у мальчика.

Осьминин и Гроздов глянули в серьезное лицо Саши и прочли в глазах непоколебимую решимость. Вайя, дожевывая кусок хлеба, пробормотал:

— Санька хочет стать управителем новой охтенской верфи.

Такое желание могло показаться нелепым и смешным, но Гроздов и Осьминин даже не улыбнулись. В Саше чувствовалось вдохновенное стремление к учению, заставлявшее верить, что он не останется простым плотником.

— Мы, батя, той математике будем с Ваней сами учиться. Можно так, Иван Петрович? — спросил Попов, пытливо глядя на студента.

— Запрета на то нет. Я бы вам, конечно, помог, да вот скоро придется съезжать с квартиры.

— Пошто так, Иван Петрович? — удивился Осьминин. — Нешто худо тебе у нас?

— Очень даже хорошо, только ведь стесняю я вас. Мой дружок, Михайло Аксенов к себе зовет. Он хоть на чердаке живет, зато в городе, близ семинарии. И учиться вдвоем куда способней. А тебе, Саня, надо бы учебником арифметики обзавестись.

— А есть ли такой учебник, Иван Петрович, чтобы по нему самим учиться можно было? — спросил Саша.

— Есть. Называется он «Основание арифметики», сочинение профессора Семена Емельяновича Гурьева. Я этот учебник в книжной лавке купца Заикина на