уверен, хотя и возвысился до адепта. Не всё мне было открыто на доступных ступенях. Многие таинства совершались вне пределов моего зрения и понимания, и посвящены в них не были даже биготы, зилоты и аколиты.

Кое-что и вовсе заставило меня передёрнуться от инстинктивного животного не то страха, не то отвращения. Некое существо, смутно проглядывавшееся на снимках сквозь марево размытого фокуса. Животное непонятной природы, смутно вызывающее ассоциацию с… может быть, сфинксом? Или нет. В нем было нечто не столько от кошки, сколько от собаки, хотя оно и не напоминало внешне ни одну из известных мне пород собак или волков. Неестественные пропорции, грубые звериные формы, бесконечно ускользающие от внимания, сколько не вглядывайся в них, словно туман между обнажённых юных тел, стерегущий их подобно овчарке. В какой-то миг я обнаружил, что это и вовсе игра теней на снимке, складывающихся в устрашающий образ, как разрозненные пятна японских стерео-картин превращаются в трёхмерное изображение, если слишком долго в них вглядываться.

К своему стыду, я обнаружил, что рассматриваю фотографии всё дольше, и всё меньше мне хотелось их уничтожить. Я сжигал их из страха, но самому себе мог признаться, что хотел бы ими обладать. Хотел бы любоваться на них, если бы это было возможно без последствий. Почему это запрещено? Ведь, если судить по фотографиям, девочки рады участвовать в подобном. Они делают это добровольно и, несомненно, получают массу удовольствия от происходящего. Как мне казалось. Хотя вполне возможно, что это говорила во мне та самая похоть, которой я поддался, и которую я ненавидел в педофилах.

Вынужден признаться. Незнакомец меня победил. Он знал как ударить, чтобы уничтожить одним движением тонкую стенку гнойника, через которую хлынула зловонная гангренозная гниль. Слишком хорошо была отработана эта техника. И, поняв это, я с ужасом осознал, как много уродов им встретилось прежде, чем они нашли меня! Насколько было велико их количество, что это стало простой отработанной рутинной операцией? Мне поплохело. Я бросил в огонь остатки альбома и проклятых фотографий. Жаль, что нельзя так же сжечь воспоминания в голове. Клочки фотокарточек горят в закопчённой кастрюле, а запечатлевшиеся в памяти образы выжигают мне мозг.

Внезапно я резко обернулся к окну, из-за чувства, что на меня смотрят. За стёклами было ожидаемо пусто, ведь я живу на четырнадцатом этаже. Но отвратительное жгучее чувство никуда не делось. Будто кто-то невидимый буравил меня колючим взглядом из-за прозрачного стекла. Мне пришлось пересилить накативший приступ паники и подойти к окну. Когда я схватился за края тяжёлых штор, мне показалось, что прямо перед собой за тонкими стёклами я слышу частое тяжёлое дыхание громадной псины. Той самой, чьи невидимые глаза выжигали мои нервы. Спазматическим судорожным движением я задёрнул непрозрачные шторы и упал на пол. Но кем бы ни была эта тварь или галлюцинация, она не покинула меня до тех пор, пока я не забылся прямо на полу тяжким, полным кошмаров сном.

Это была моя первая встреча с domus dicata. Она чуть было не свела меня с ума, но я устоял на грани. Хотя, несомненно, в тот день моя психика понесла существенный непоправимый урон. Все последующие контакты лишь довершали начатое, пока не превратили меня в того, кого вы сейчас видите перед собой. И самым страшным был даже не шок или моральная ломка. Ужасной была идея, которую они как семя бросили в почву моих депрессии и порока. Почему я не избранный? Избранные могут то, что не дано другим. То, что не дано никому! Quod licet Jovi, non licet bovi. Вы хоть и смотрите на меня со смесью презрения и нисхождения, о себе тоже втайне полагаете, что вы особенные. Что вас выделяют из толпы. Вы хотите быть избранными. Я тоже хотел…

Незнакомец не зря не оставил мне визитки — это лишняя улика. Он прекрасно понимал, что будет дальше. Без всякой визитки и контакта я начну его искать. Как только начнётся ломка, вызванная просмотром проклятого альбома. Я держался неделю. А потом пришёл в сквер и увидел некоторых девочек, бывших на фотографиях. И, кажется, они заметили меня. Словно их кто-то инструктировал, и они ждали, что я приду.

Когда я пересёкся с одной из них взглядом, это стало очевидным. Она улыбнулась мне, отчётливо и ясно. Именно мне. Эти грязные ублюдки не стеснялись использовать детей. Для них даже были отдельные ступени посвящения. Я знаю, что этих девочек звали серафимами, потому что они ещё не вкусили яблока. Хотя в это трудно поверить после просмотра того альбома. Вкусивших называли Евами, и их хорошо обучали вне зависимости от возраста. Ни одна серафима или серафим не могли стать Адамом или Евой, пока их психика и разум не были готовы к новой ступени. Но были ещё и агнцы… О! О них я расскажу позже, чтобы не забегать вперёд. Хотя, может, вы не захотите слушать. Я бы не стал вас за это винить. Ни один нормальный человек не желал бы узнать нечто подобное.

Так или иначе, они поняли, что я ищу их. И они позволили себя найти. Тогда я услышал впервые это выражение: «Fersa Sangva!» Свежая кровь! Это не латынь, нет. Не эсперанто. Возможно, этот язык бесконечно древний, а может, он плод больной фантазии извращённого лингвиста. По мере общения с членами Дома, я начал постепенно привыкать к нему, нахватался разных словечек и целых фраз.

За ними последовали и другие, пока моим кредо не стало: Necro mestru dargo torrum! Dargo torrum — сложное понятие. Это не просто первобытный страх и неотвратимая судьба. Если упростить до примитивнейшего предела, чтобы было возможно приблизительно перевести на человеческие языки, его можно передать как изменяющие… нет, скорее разлагающие… Пожирающие — вот самое подходящее слово. Пожирающие… псы… Они как само время — пожирающее плоть естества. Когда родилось «Нечто», в след за ним тёмные прародители исторгли из себя «Пожирающих Псов». «Нечто» подобно улитке ползёт по времени и трём измерениям, оставляя за собой след естества реальности, а псы следуют за ним, пожирая его следы. И пока Оно обгоняет псов, эта реальность существует для вас. Но однажды они догонят улитку, и, когда сожрут ее, сожрут затем и тёмных отцов, а в конце и самих себя. Но раньше они доберутся до вас! А вы копошитесь в слизи улитки как личинки червяков, не способные поднять голову выше грязи, не способные увидеть их.

Вся ваша надежда, надежда вашего мира и ваших богов на то, что dargo torrum хоть на секунду будут задержаны, когда fidelis поднесут им сладкое мясо жертвы, усыпляющее их голод. И пока псы сыты, пока чувствуют запах накормившей их руки, они делают вид, что служат Им, позволяя на какой-то жалкий миг уползти улитке чуть дальше, чтобы затем снова броситься в