Поднялась на ноги:

— Подай мне халат.

Малика сняла с настенного крючка единственный халат — невесомый, мягкий. Накинула Галисии на плечи:

— Не хочу вас расстраивать, но я не ваша служанка. И прислуживать вам не буду.

— Вот как… — Галисия резким движением затянула поясок. — В таком случае, зачем ты едешь в Ракшаду?

— Короновать Иштара.

— Правда? — Галисия сузила глаза. — Это он так решил?

— Не думаю, что он этого хотел, но так получилось.

Не успели девушки выйти из ванной, как Кенеш кинулась выпускать воду и мыть стены.

— Смешная старуха, — сказала Галисия, опустившись на подушку. — Скажи ей, чтобы принесла мои чемоданы.

— Она не будет выполнять ваши приказы.

— Тогда ты принеси.

— И я не буду.

Галисия развела руками:

— Я не могу в таком виде отправиться на поиски.

— Нам нельзя выходить из каюты.

— Тебе, может, и нельзя, а я будущая правительница…

— Хватит! — перебила Малика. — Правителя в Ракшаде называют хазир, а для его жены даже названия нет. Это вам о чём-то говорит?

Открыла сундук. В нём оказались простыни и пледы. Во втором сундуке находилась одежда. Малика принялась раскладывать на полу и подушках нижнее белье — кружевное, атласное, шёлковое.

Галисия, забыв обо всём, широко раскрыла глаза:

— Какая красота…

Малика вытащила из сундука несколько длинных платьев прямого покроя: ровные рукава, глухой ворот, ряд пуговиц до талии.

— Это кому? — поинтересовалась Галисия.

— Нам.

— У меня есть платья. Они в чемоданах. А в таких даже посудомойки не ходят.

— Так одеваются женщины в Ракшаде.

— Я не в Ракшаде!

— В Ракшаде, Галисия, — промолвила Малика, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие.

— Нам плыть до неё почти три недели.

— Вы учились в университете?

Галисия хмыкнула:

— Училась. В отличие от тебя.

— Неужели вам не говорили, что корабль — это плавучая территория страны? Поднят флаг Ракшады — значит, мы в Ракшаде, и законы здесь ракшадские.

— Ты хочешь меня запугать. — Галисия вскочила. — А знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты мне завидуешь. Иштар почти всё время был рядом с тобой, а ты его упустила. А знаешь, почему он выбрал меня? Потому что ему нужна достойная женщина, а не выскочка из черни.

Она походила на разъярённую русалку. Из небесно-голубых глаз вылетали искры, рот изогнулся ржавым гвоздём, мокрые волосы прилипли к пылающим щекам. Фигура, закутанная в белую махру, тряслась от напряжения.

Малика смотрела в злобное лицо и понимала: до Галисии сейчас не достучаться. На неё не подействуют никакие слова, никакие доводы.

Выручила Кенеш: позвала в ванную. Пока Малика, отмокая в горячей воде, размышляла, как открыть Галисии глаза на правду и заставить её думать, старуха помассировала ей ноги и руки, вымыла волосы.

Облачившись в персиковый мягкий халат, Малика бросила взгляд на своё платье, которое ей больше не придётся носить. Она постарается соблюдать традиции Ракшады, пока они не ущемляют её достоинство.

Развалившись на подушках, Галисия наблюдала, как Малика прикладывает к себе то одно, то другое платье. Наконец она остановила выбор на тёмно-сером с чёрными пуговицами. Цвет привычный, длина до пола, ширина позволяет сидеть и лежать. Малика быстро переоделась и, раскинув руки, покружилась.

— Ты похожа на мешок, — бросила Галисия.

— Тем интереснее, что под мешком.

— Кому?

— Мужчинам.

Галисия фыркнула и отвернулась.

Вскоре Кенеш принесла большое серебряное блюдо, накрытое белоснежной салфеткой. Установила его на плоскую подушку:

— Шабира, пора обедать. — И привычно расположилась возле двери.

— Галисия, обед, — в свою очередь произнесла Малика.

Галисия уселась перед блюдом, убрала салфетку:

— Что это? — Брезгливо ткнула пальцем в небольшой сморщенный шарик тёмно-коричневого цвета. — Похоже на фрукты.

— Еду можно брать только правой рукой, — предупредила Малика.

— Кто придумал такие бестолковые правила?

— Неважно. Если не хотите, чтобы Кенеш выволокла вас за волосы в коридор, а ракшады сломали вам пальцы, всё, что вы отправляете в рот — будь то конфета, хлеб или мясо, — берите правой рукой.

Галисия взяла плод, показала старухе:

— Как это называется?

— Шудах, — ответила Кенеш.

— Шудах, — повторила Галисия и взяла нечто, похожее на огурец. — А этот?

— Шудах.

— Тоже шудах? — Галисия повертела плод в руке, положила на блюдо. — Ладно. — Взяла следующий плод, покрытый бархатистой розовой шкуркой. — А этот?

— Шудах.

Галисия перебирала один плод за другим, а Кенеш произносила одно и то же слово. Наблюдая за ними, Малика крутила пуговицу на лифе платья.

— У них такой маленький словарный запас? — промолвила Галисия и надкусила сморщенный шарик. — Вкусно. Не знаю, с чем сравнить, но вкусно. — Посмотрела на Малику с подозрением. — Это не едят?

Малика опустила голову:

— Едят.

Галисия нахмурилась:

— Как переводится «шудах»?

— Вам не понравится перевод.

— Говори!

Бросив взгляд на старуху, Малика прокашлялась:

— Ешь молча.

Галисия вспыхнула:

— Что ты сказала?

— У них каждое слово обозначает два наших слова. Шудах — ешь молча, шудиль — ешь быстро, шуром — ешь аккуратно, или по-нашему — не чавкай.

Галисия швырнула плод на блюдо:

— Она издевается надо мной. Они все издеваются, и ты туда же.

— Галисия…

— Я всё расскажу Иштару. Они поплатятся за дерзость.

— Маркиза! — крикнула Малика.

Галисия вскочила, затопала ногами как капризный, избалованный ребёнок:

— Не смей на меня орать! Никогда! Ты слышишь?

— Довольно! Вместо того чтобы читать письма Иштара, лучше бы прочли хоть что-нибудь о его стране! Куда вы едете? Вы знаете, что вас ожидает?

— Знаю. В отличие от тебя.

— У брата Иштара был самый большой за всю историю Ракшады кубарат.

— Это что?

— Гарем.

— Я читала о гаремах. В одном любовном романе. — Галисия потерла лоб. — Разве их не отменили?

— Отменили в Краеугольных Землях. Точнее, запретили ракшадам привозить кубарат с собой.

— И сколько у него было наложниц?

— Кубар. Почти семь тысяч.

— Семь тысяч, — эхом повторила Галисия.

— Из них только троих он звал к себе дважды. Остальные ходили к нему всего один раз.

— Семь тысяч… — вновь прошептала Галисия. — Сколько у хазира жён?

— Одна. Притом не обязательно знатного рода. Некоторые хазиры выбирали жену из кубар. Поэтому, когда в семье рождается девочка, бедняки закатывают настоящий пир. Через тринадцать лет они смогут продать её и, если повезёт, разбогатеть.

— Я