Людмила Макарова Мудрец и король

Глава 1

Крохобор шагал по полю, аккуратно переставляя тонкие ноги-жерди, которые оканчивались ступоходами из распушенной древесины. Издалека казалось, что он упирается в землю вывалянными в грязи малярными кистями. Под дощатым брюхом, звеня цепочками, бойко крутилась листогрызная побирушка. Ее длинные металлическими шипы безжалостно пронзали гусениц, посягнувших на хозяйскую брюкву. Стайка скворцов на краю поля терзала отработавший шипастый валик, сплошь усыпанный насекомыми. Птицы кричали и ссорились. Стальные иглы время от времени стреляли им в клювы заостренными концами, но риск того стоил. Горы дармовой еды застили пернатым глаза, и они отчаянно бросались вперед, на время позабыв о клубнике, зревшей позади фермерского дома.

На деревянной спине крохобора громоздились металлические ведра с отваром луковой шелухи и поддоны с древесной золой, с переднего борта, где крепилась система шарниров, свисал деревянный обломок. Накрепко зажатый в металлическим хомуте, он раскачивался и дергался так, словно крохобор недовольно встряхивал при ходьбе коротким хоботом.

— Вот смотри, господин десятник, — произнес кряжистый загорелый Смых, схватив под уздцы тревожно зафыркавшую лошадь. — Цыц ты, волчья сыть! — рявкнул он в лошадиное ухо. Лоснящаяся кобылка перестала взбрыкивать и тянуть хозяина назад, но продолжала косить глазом и тревожно прядать ушами.

Десятник, которого служба в лице перепуганного мальчишки, примчавшегося верхом, призвала на ферму старого Смыха, вытер рукавом красное лицо, тихо проклял душный летний полдень и приставил ладонь козырьком к глазам, защищаясь от палящего солнца. Крохобор исправно переставлял ноги жерди, попадая точно в междурядья. Шипастая скалка вертелась. Из ведра, наполовину скрытого деревянным бортом, время от времени брызгало луковым отваром. Если бы не огрызок, болтавшейся на шарнирах и не отломанная распушенная ступня на правой передней ноге, неестественно выпрямлявшейся теперь на каждом шаге — смотреть было бы не на что. Да и так-то не на что. Сломанных крохоборов ближе к осени на местных полях будет тьма-тьмущая. Поскольку ни хранить, ни ремонтировать их невыгодно — большая часть неутомимых помощников, слепленных их подручного материала, отправится по осени в печь, а по весне посыплются новые заказы местному мастеру…

— Посмотрел, господин десятник? — спросил фермер.

— Посмотрел, почтенный Смых.

— Все ли разглядел?

— Все разглядел.

Десятник сдвинул зеленую форменную панаму на затылок и едва удержался, чтобы не начать проклинать не только короткое и беспощадное северное лето, но и почтенного Смыха, не терпящего суеты и спешки. Торопить фермера было бесполезно — это десятник знал по опыту. И не прислушиваться к его словам нельзя — об этом ему еще в первый год службы словоохотливые селяне рассказали. Уважали старого Смыха в округе. Уважали и боялись. Десятник поправил на перевязи боевой посох и вздохнул. Намечалась у него сегодня одна встреча приятная, как жара спадет — да видно не судьба.

— Ну так пойдем. Во дворе потолкуем, — с расстановкой произнес Смых. — Не все тебе отсюда видно, парень. День-то вон какой солнечный. Давненько такой жары не припомню. Почитай, лет десять не было.

Старик не слишком вежливо отвернулся, дернул упиравшуюся и храпящую кобылу и размашисто зашагал к дому. В воротах он, не глядя, бросил поводья подскочившей белобрысой девчонке, которая и самого господина законника встречала, и коня его обещала напоить-вычистить, пока господин законник на поле сходит. Да лучше пешком, а то лошадь к тому крохобору стукнутому никакой возможности нет близко подогнать. Дед с утра пытался — потом всем семейством кобылу его ловили — насилу поймали. А наемные говорят — дядька из-за него слег. Да как из-за кого? Из-за крохобора с брюквы! А дед, говорят, хотел мастера Нодара сразу прибить, да решил повременить до вашего приезда, господин законник. Пока только за лекаркой съездил, как кобылу привели. А вас с утра самого ждем…

Разговорчивая была девчонка, но при старшем, при Смыхе, слова не проронила, глазами зыркнула и ушла на конюшню.

Собака, предусмотрительно посаженная на цепь, зашлась лаем.

— Так что у вас случилось, почтенный Смых? — не выдержал десятник.

— На вот, посмотри, — хозяин прикрикнул на пса, нагнулся и подобрал что-то лежавшее в тени у самого забора.

Десятник присмотрелся и оторопел: старик протягивал ему тонкое и легкое деревянное копье, на которое как рябчики на вертел были насажены пушистые кошачьи трупики.

— Кошка у нас недавно окотилась. Приблудная. В дом не приглашали, так она за углом, в лопухах у бани. Ночью сын услышал шум во дворе, выглянул, а крохобор кротовиной, — Смых указал глазами на копье, обломанное с одного конца, — котят нанизывает. Все крохоборы как стемнело — стали в полях-то. Нескольких еще засветло на двор привели, которого подлатать, а которому груз взять с утра. Вот один и взбесился.

— Кто это… Крохобор? Как это взбесился? — пробормотал десятник, сглотнул и аккуратно поставил жуткий вертел у стены дома.

— А так. Не заснул он с сумерками. Занятие вон вишь, себе нашел, пока по двору слонялся. Ну сын на шум выскочил, сгоряча ему кротовину отломил. Крохобор вроде затаился, застыл посреди двора как положено, а утром голову ему расшиб ступоходом, когда тот ворота открывал. Лекарка сказала, что еще немного — и конец, — старик вытер нос рукавом, сплюнул и продолжил. — А так ничего, вроде живой. Только без глаза остался. Не зря я решил сразу к Нодару не ехать — сперва к лекарке.

— Послушай, почтенный Смых, — неуверенно сказал десятник, — а не было ли у твоего сына… Старшего?

— Среднего.

— Среднего… врагов или недоброжелателей каких? Может, ссорился он с кем недавно или девушку какую вниманием одаривал?

Старик прищурился и плюнул второй раз.

— Надо было к Нодару ехать, как лекарку привез, — сказал он, обращаясь к высокому крепкому забору, подобрал вертел с кошачьими трупиками и пошел вглубь двора, не оглядываясь. Десятник покачал головой.

— А чего от меня хотел, хозяин? — крикнул он Смыху вслед.

— А грохни его, крохобора этого для начала. Там поговорим, коли выживешь, — бросил тот через плечо и скрылся за сараем, потеряв к блюстителю порядка всякий интерес. Десятник постоял посреди чужого двора, пожал плечами, отстегнул от перевязи боевой посох и пошел обратно на поле, покрепче ухватив поводья гнедого жеребца. Шустра белобрысая. Не зря ее