прибывает, доберется до них, куда бы они ни спрятались. Как тут действовать?

Испуганная мамаша по очереди ощупала носом тарбаганят и не могла не заметить, что дочь-тарбаганочка трясется, как в ознобе, а сын-тарбаганенок вроде бы притих… Этим ощупыванием она хотела убедить обоих не волноваться, но самой-то ей было не до спокойствия: она и представления не имела, как надо поступать, потому что никогда в жизни не попадала в такие страшные передряги.

А тарбаганенок не зря хранил сдержанность: в нем зрело решение…

Но пора представить юного зверя, который еще долго будет занимать внимание уважаемого читателя. К сожалению, момент выдается слишком напряженный, и нельзя не спеша, достойно яркими красками изобразить внешность и характер этого примечательного существа. Для первого знакомства сообщу лишь имя, которым его вскорости назовут: Кадыр.

Итак, будущий Кадыр, видимо, разобрался в обстановке. Он вдруг повернулся в полном молчании, быстро спустился в хлюпающую водой спальню, втиснулся в длинный канал-коридор и поплыл к выходу. Вскоре впереди зажелтел мокрый бок отца, а рядом засверкала щель, в которую проливалась тихо звенящая струйка.

Все стало ясно. Вскарабкавшись по отвесной стене, будущий Кадыр приткнулся к отцу и своим боком закрыл течь.

Каково ему было держаться без опоры, на весу?! Но ничего не поделаешь, он держался. Тарбаганы и вообще звери цепкие.

3

Что же случилось? Отчего щель?

На эти вопросы сразу не ответишь. Причем события, которые произошли за время, пока семья тарбаганов просыпалась, пока новое помещение строили, события, можно сказать опасные, еще не закончились.

Все произошло оттого, что беркут на дальней скале сидел, сидел, да, видно, от долгого безделья проголодался. Он ни на минуту не забывал о большом, аппетитном тарбагане, хотя и не унижался, как прочие, до того, чтобы следить за ним специально. Он был занят обозрением окрестностей — как же, полновластный хозяин!

Наконец взмахнул беркут мохнатыми крылищами и лениво поднялся. Он не полетел напрямик к тарбагану, а, взмывая все выше и выше, чертил в небе равнодушные круги, будто прогуливаясь. И между тем с каждым кругом оказывался все ближе и ближе…

Серый корсак тоже считал свое право на тарбагана вполне законным. Он лишь потому до сих пор таился среди камней, что, откровенно говоря, сильно побаивался когтей предполагаемой добычи. Заметив маневры хищной птицы, он поднял острую лисью морду, оскалил зубастую пасть и тихо, но злобно, шипяще что-то как бы прокашлял. Эти звуки были не чем иным, как проклятьем и угрозой сопернику.

Грозить беркуту! С такой же надеждой на исполнение корсак мог грозить камню, оторвавшемуся от скалы.

Между обоими хищниками, охотившимися в одних и тех же местах, издавна существовали мирные отношения, основанные на безусловной уступчивости зверя. Птица без труда добивалась подчинения. Иногда, в минуту благодушной сытости, беркут пикировал на корсака, отчего тот никогда не забывал, как страшно свистит воздух, рассекаемый крыльями.

Но сегодня он все-таки осмелился. Ведь обидно! Он раскапывал нору, он полдня терпеливо ждал. И он не виноват, что тарбаган слишком крупный. Если бы вылез малолеток, вот тогда бы уж… Э-эх!..

Беркут приблизился. В какое-то мгновение его крыло неосторожно пересекло те самые лучи солнца, которые падали на тарбагана. Почувствовав прикосновение зловещей тени, зверь встрепенулся, вскинулся и увидел птицу.

Во всякое другое время тарбаган мгновенно нырнул бы в нору. Он и теперь невольно рванулся, чтобы скрыться. Но внизу — вода. Тоже смерть.

И он сделал выбор. Он остался на посту. Он перевернулся на спину, обнажил мощные резцы и выставил перед собой колючие лапы.

Увидел корсак: беркут метнулся вниз, прорезал крутую дугу над лежавшим зверем. И — тум! — глухой удар послышался.

Но что это? Черные перья посыпались, как пепел после пожара. Скривилась четкая линия хищного полета, и птица, снова поднимаясь, с явной неуверенностью замахала крыльями.

Вот так история! В тот самый момент, когда страшные когти должны были, как кривые ножи, убийственно резануть тарбагана, он успел извернуться и нанес молниеносный удар в грудь беркута. Смелый выпад! Но старик, поглощенный неравной битвой, уже не в состоянии был заметить, что из-за резкого движения его тело сдвинулось и перестало прикрывать нору. Опять вода полилась вниз, и напрасным бы оказалось геройство, если б на помощь отцу в эту минуту не спешил Кадыр.

Чужая стычка разожгла и корсака. Прижимаясь к земле, змеей он устремился к тарбагану. Тот встретил его громким, хриплым тявканьем и оскалом резцов: остановись!

Корсак дрогнул и, припав на все лапы, замер в нескольких метрах от норы.

В это время пострадавший беркут в небесной синеве выделывал нервные виражи, Он вовсе не собирался отказываться от незадавшейся охоты и вновь примеривался к нападению.

Но странное дело: когда на склоне горы неподалеку друг от друга увиделись ему уже два зверя, он, кажется, смутился. Вытягивая шею, он вглядывался то в тарбагана, то в корсака, как бы прикидывая, какое их разделяет расстояние.

Он наконец снизился — наверное, для того, чтобы лучше оценить обстановку, — пролетел над склоном, и, когда его тень проскользила сначала по корсаку, потом по тарбагану, каждый из зверей по своему ответил на это выражением готовности к сопротивлению.

Что же получалось? Двое против одного?

Нечестная игра! Обиженно зашлепал беркут крыльями и полетел прочь, на свой любимый наблюдательный пункт, на дальнюю скалу.

А звери — грызун и хищник — остались один на один.

И как это так сделалось, что вместе с отступлением беркута кровожадная решимость корсака уменьшилась ровно вдвое? Словно он потерял союзника!

Тарбаган же, наоборот, преисполнился уверенности, И от одержан ной победы, и от того, что как раз почувствовал под собой теплый бок будущего Кадыра. Так и не решился хищник напасть!

Вскоре наступил вечер. Грянул мороз и пресек настойчивость ручьев. А за ночь звери накопали много земли и надежно замуровали нору. Метра, наверное, на три забили коридор твердым, утрамбованным грунтом. Никаким ручьям не размыть.

4

Стоял июнь. Уже зеленели вовсю долины и горбатые склоны гор, скалы просохли и не казались мрачными, а белый снег, лежавший на самых вершинах хребтов, сиял так ослепительно, что даже не верилось, что он холодный.

Однажды на тропинке, пробиравшейся среди огромных