Орлиного гнезда и Тигровой горы, город моряков и воинов, рабочих-переселенцев со всех концов России, город тружеников и авантюристов.
Улицы, внезапно обрывающиеся крутым оврагом, неожиданно раздвинутые пустырем, уходящие прямо в залив со старым буксиром, застывшим у мола. С кипением шаланд, шампунок, джонок, окруживших плавучую развалину. Ночью портовые улицы темны и безлюдны. Моргает кривой фонарь на повороте. За закрытыми ставнями хибар, за плотно задернутыми занавесками угадывается бессонная ночная жизнь портового города.
В одном из глухих переулков, вблизи гавани, тремя оконцами смотрит на улицу харчевня.
Хозяин, пожилой китаец, в поношенной курме — куртке, обшитой облезлым лисьим мехом, и в синих бумажных штанах, важно и неподвижно сидит за стойкой. Глаза его прикрыты темными веками, однако он видит все, на пальцах показывает, сколько подать, куда нести, где убрать.
Харчевня полным-полна. Грузчики, моряки, торговцы наркотиками, спекулянты валютой, бродяги, сыщики, вся накипь большого портового города оседает за столиками дымной харчевни. Ароматы кушаний всех стран смешиваются с дымом японских сигарет, индийских курений, заокеанских сигар и русской махорки.
Пьют ханшин и сакэ, закусывают пельменями, пирогами с рыбой, рисом и пареной морской травой, пряностями, трепангами, маленькими сочными дынями, приторно сладкими пряниками.
Чадит жаровня, механическое пианино заунывно выводит: «Разлука ты, разлука, чужая сторона».
В углу за столиком сидят двое: один — в черном матросском бушлате и бескозырке с золотой надписью — названием судна. Другой — высокий худой, часто прикладывающий к уху ладонь, как человек с плохим слухом.
Неудача постигает Курнатовского во Владивостоке. Он не находит связного на единственной явке, которая была дана ему Читинским комитетом. Да и то сказать, сколько времени прошло с тех пор, когда он получил эту явку! Приехавшая в Хабаровск Фаня Альтшулер, отлично работающая в читинском подполье, разыскала Виктора Константиновича.
Они едва узнали друг друга. Курнатовский изменился до неузнаваемости: все пережитое словно теперь только отозвалось в нем и физическими болями и нравственным страданием. Фаня переменилась потому, что так нужно было по ее новой роли: Полины Герасимовны Тиуновой, дочери сибирского миллионщика.
Им показалось, что они только двое уцелевших от страшного урагана, который смел и уничтожил всех близких им людей.
Виктор Константинович стал расспрашивать, осторожно, с опаской называл он имена, такие дорогие его сердцу. И готовился к новым потерям, которых, казалось, уже не выдержать его уставшему сердцу.
Но от Фани веяло такой жизненной силой, такими надеждами, даже уверенностью…
Алексей Гонцов продолжал работу, устроился в Иркутске на железной дороге, по чужим документам, естественно.
— Значит, он сумел выбраться из Читы? — Курнатовский улыбнулся, вспомнив веселые туманные глаза Гонцова. — Он всегда слыл везучим…
— Гонцову помогла читинская купчиха, вздорная баба, богомолка, но с доброй душой, вероятно. Вы помните, Виктор Константинович, Богатыренко?
— Ну как же! Военный ветеринарный врач, его жена еще работала с нами… Как их судьба? — Курнатовский спросил и сразу же испугался: все ему казалось, что нет никого, что кругом могилы, безымянные могилы…
— Богатыренко оказался в Иркутске во время разгрома организации, его приговорили к смертной казни. Но жена его использовала свои большие связи, помог один адвокат, имевший доступ в самые высшие сферы. Заменили расстрел бессрочной каторгой в Акатуе. Жена последовала за ним.
Они долго еще говорили, шагая по темнеющей приморской дорожке сада, и так страшно было Виктору Константиновичу думать, что это, вероятно, последняя встреча его на этом берегу.
Фаня связала его с владивостокскими моряками:
— В портовой харчевне два раза в неделю бывает наш человек, бывший боцман, а теперь чиновник таможни. Он переправляет людей… Это трудный путь. Наберитесь сил.
Курнатовский заучил адрес и пароль.
Он нашел харчевню, но не встретил бывшего боцмана.
Рискнул спросить о нем.
— О, его уже нет. Умер от дизентерии, а вот сын его бывает. Он плавает на каботажном судне.
Виктор Константинович рискнул связаться с ним.
Среди пассажиров третьего класса, в пестрой толпе переселенцев, затерялся высокий человек с изможденным лицом и голубыми глазами под выдающимися надбровными дугами. Днем он бродил по палубе, иногда неназойливо, неприметно вступая в беседу. Ночью он не спал. Смотрел в бесконечную океанскую даль, слушал шум ветра. Чужая, туманная даль лежала впереди. Курнатовский думал о том, что ждет его. Лишения, борьба. Хватило бы только сил! В предрассветной мгле вырисовывались причудливые контуры острова. Незнакомый пейзаж открылся в первых лучах солнца. Ясным утром Виктор Константинович с чужим паспортом в кармане сошел на берег Японии.
1950—1965 Чита — Харанор — Даурия — Москва
Среди пассажиров третьего класса, в пестрой толпе переселенцев, затерялся высокий человек с изможденным лицом и голубыми глазами под выдающимися надбровными дугами. Днем он бродил по палубе, иногда неназойливо, неприметно вступая в беседу. Ночью он не спал. Смотрел в бесконечную океанскую даль, слушал шум ветра. Чужая, туманная даль лежала впереди. Курнатовский думал о том, что ждет его. Лишения, борьба. Хватило бы только сил! В предрассветной мгле вырисовывались причудливые контуры острова. Незнакомый пейзаж открылся в первых лучах солнца. Ясным утром Виктор Константинович с чужим паспортом в кармане сошел на берег Японии.
1950—1965 Чита — Харанор — Даурия — Москва