в этой истории?
Но, впрочем, я начинаю уставать.
Будь здоров, хотя это нам обоим уже совершенно необязательно. Как бы так завершить не слишком пафосно, я даже и не знаю. До скорого!
У меня весьма трепетное отношение к историям, и я не люблю те из них, которые не завершены по-настоящему. Для сохранения композиции, мне стоило бы адресовать письмо Беренике или, может быть, брату Антония, однако я не уверена, что могу играть с мертвыми так же ловко, как и он, а тем более — сейчас. Может быть, письмо должно предназначаться самому Антонию. Впрочем, этого я тоже не хочу. Теперь, незадолго перед тем, как этот мир покину и я, меня заботит окончание его истории. Через полчаса после того, как он завершил свое письмо Луцию, ему стало хуже. Он попросил вина и напился вдоволь, жажда и голод, присущие этому человеку, всегда поражали меня. Говорят, раненные в живот ни в коем случае не должны пить, однако же для тех, кто не собирается задерживаться здесь, стоит сделать исключение. Напившись, он взял меня за руку и сказал, что мне следует жить, а он ни о чем не жалеет. Я не так хорошо запоминаю слова, как он, однако постараюсь воспроизвести то, что услышала тогда: — Милая моя, бедная Клеопатра, не надо печалиться по моему поводу, ибо я жил счастливо, и многое в моей жизни было прекрасно, ты — в том числе. Радостей я испытал куда больше, чем горстей, боги дали мне великую славу, великую любовь и великую войну — все это я употребил плохо, но приятно. А проиграл я тоже хорошо и не без славы, и это здорово. Не бойся и не печалься, а среди друзей щенули доверяй Прокулею, если кто тебе и поможет, то он. Прошу тебя, не хочешь — не умирай, это муторно и больно. Приводить его слова, сказанные после, не вижу смысла — он впал в забытье и называл меня чужими именами. Я, по римскому обычаю, поймала его последний вздох, когда-то давно он этого просил, и я вспомнила. Он крепко вцепился в жизнь, и все никак не мог успокоиться, чем только продлевал свои мучения. Его смерть заняла примерно одиннадцать часов. В этом весь Антоний. Удачно не только жить, но и умереть самим собой. Конец
У меня весьма трепетное отношение к историям, и я не люблю те из них, которые не завершены по-настоящему. Для сохранения композиции, мне стоило бы адресовать письмо Беренике или, может быть, брату Антония, однако я не уверена, что могу играть с мертвыми так же ловко, как и он, а тем более — сейчас. Может быть, письмо должно предназначаться самому Антонию. Впрочем, этого я тоже не хочу. Теперь, незадолго перед тем, как этот мир покину и я, меня заботит окончание его истории. Через полчаса после того, как он завершил свое письмо Луцию, ему стало хуже. Он попросил вина и напился вдоволь, жажда и голод, присущие этому человеку, всегда поражали меня. Говорят, раненные в живот ни в коем случае не должны пить, однако же для тех, кто не собирается задерживаться здесь, стоит сделать исключение. Напившись, он взял меня за руку и сказал, что мне следует жить, а он ни о чем не жалеет. Я не так хорошо запоминаю слова, как он, однако постараюсь воспроизвести то, что услышала тогда: — Милая моя, бедная Клеопатра, не надо печалиться по моему поводу, ибо я жил счастливо, и многое в моей жизни было прекрасно, ты — в том числе. Радостей я испытал куда больше, чем горстей, боги дали мне великую славу, великую любовь и великую войну — все это я употребил плохо, но приятно. А проиграл я тоже хорошо и не без славы, и это здорово. Не бойся и не печалься, а среди друзей щенули доверяй Прокулею, если кто тебе и поможет, то он. Прошу тебя, не хочешь — не умирай, это муторно и больно. Приводить его слова, сказанные после, не вижу смысла — он впал в забытье и называл меня чужими именами. Я, по римскому обычаю, поймала его последний вздох, когда-то давно он этого просил, и я вспомнила. Он крепко вцепился в жизнь, и все никак не мог успокоиться, чем только продлевал свои мучения. Его смерть заняла примерно одиннадцать часов. В этом весь Антоний. Удачно не только жить, но и умереть самим собой. Конец
