и дальше сквера не уходить, значит, так тому и быть.

Книга «Каторга» произвела на меня большое впечатление и, отдышавшись после неё один день, я взял в руки «Три возраста Окини-сан». Эпиграфом были прекрасные строки японской поэтессы Есано Акико, которые сразу и на всю жизнь заняли своё видное место в моей памяти:

Нить самого светлого чувства вела этот роман, и я не мог не поддаться этому порыву. Пролистывая свою небольшую телефонную книгу на мобильном, я всегда останавливался на одном имени. Елена работала в заводской лаборатории химического анализа, куда однажды мне пришлось занести пробу металла, так как не работала пневматическая почта. Там увидел её впервые и уже не смог забыть. Девушка, которая свободно оперировала химическими терминами, досконально знала механизм реакций, явно обладала высоким интеллектом, что сразу со всей силы зацепило меня. И вскоре, как мальчишка, искал любую причину посетить лабораторию, чтобы встретиться. Однозначно, я тоже её заинтересовал, но…, как всегда найдётся этот предлог. В её понимании у нас была большая разница в возрасте, она только окончила университет, а у меня на горизонте уже начал светится четвёртый десяток, поэтому наши отношения не перешли границу дружбы. После закрытия завода она уехала с родителями в центр, и эти два года ничего не знал о ней, кратко поздравляя с праздниками, стараясь не мешать ей своим вторжением в личную жизнь. Я смирился с этим, но эта книга снова заставила часто думать о ней, наивно полагая, что после запуска завода, она вернётся в город. И лишь откидывая чувства, ставил себя на место более рассудительной и холодной мыслью, что за эти пару лет, скорей всего, она уже вышла замуж.

Несмотря, что ночи становились всё холоднее, я спал с открытым наполовину окном, так как на удивление, отопление в больнице и непосредственно у меня в палате было весьма ощутимо. В этот вечер температура на улице приблизилась к нулевой отметке, и на ночь небо затянуло тяжелыми облаками. На улице был штиль, и штора лишь изредка слегка выгибалась под действие небольшого забрёдшего ветерка, который разбавлял свежестью сухое тепло от батареи, наполнявшее всю палату. Время приближалось к десяти вечера. Отложив книгу, чувствуя, что глаза уже закрываются сами, я потушил светильник на тумбочке и сразу уснул, не успев даже подумать о чём-нибудь бесполезном. За всё время пребывания в больнице я не видел нормальных снов. Они напоминали коллажи из непонятных отрывков, не связанных друг с другом и, как правило, проснувшись, сразу забывал это ассорти. Мозг, наверное, так был перегружен моим похождением, что на время стёр его, так как ни разу во сне не нарисовав мне малоприятные сюжеты с лесом и волками.

Этой ночью всё было по-другому. Я крепко спал, когда в голове отчётливо услышал обращение к себе. Были только звуки и никаких картин. Неприятный голос из ниоткуда, растягивая каждый слог, медленно с усилием убирая рычание, выдавливал их из своего нечеловеческого нутра, собирая в слова:

— Тыы… рааз-руу-шиил… моой… миир….Нее-наа-вии-жуу… тее-бя….

Я резко открыл глаза. Ощутив холодный пот на лбу, растёр его по всему лицу рукой и потянулся к выключателю ночной лампы. Приглушенный свет успокаивающе мягко занял всё пространство палаты. Она была абсолютно пуста. Не скрою, в этот момент страх уверенным шагом прошёлся по всему моему телу. Я пролежал так минут пять, смотря в потолок, не понимая, что произошло. Маленькая стрелка на настенных часах приближалась к цифре три. Если этот кошмар теперь будет преследовать меня всю жизнь, то настроение от такой перспективы не поднималось. Даже сейчас не могу объяснить, что меня подвигло тогда подняться с кровати и подойти к окну. Отдёрнув штору, я полностью открыл его и высунул голову на улицу. Прямо под окном на первом выпавшем ноябрьском снегу чётко были видны следы волка или большой собаки. В свете фонаря было видно, что они уходили в сторону леса. Я поднял глаза и уставился вдаль. Передо мной, метрах в ста пятидесяти, находился небольшой холм, так любимый мной в детстве, когда часами катался с него на санках, останавливаясь у самой проезжей части. Тучи, занявшие вечером всё небо, немного разошлись, дав возможность луне не быть забытой. Её свет поглаживал макушку холма, на которой появился тёмный силуэт четвероного зверя. Лишь только отбрасываемая им тень и его странная походка, которую я сразу узнал, дали мне столь долгожданный ответ и успокоение.

Понятно, что уснуть до утра уже не представлялось возможным, и я просто лежал, закрыв глаза при включенном ночнике. Теперь у меня осталось только одно дело, но для этого надо выйти в город, о чём попрошу лечащего врача на утреннем обходе.

Хирург с ухмылкой посмотрел на меня, когда я сказал, что мне надо срочно на главпочтамт, отправить телеграмму, с сарказмом спросив:

— В век мобильных телефонов и sms, тебе надо отправить сообщение на бумаге?

— Поверьте, я не обманываю. Туда цивилизация ещё не дошла.

Он снова посмотрел на меня и, видя, что я не вру, ответил:

— Ну, раз надо, значит надо. Через час, чтоб был в палате.

— Спасибо, доктор. Буду раньше.

Девушка за окошком в отделение связи с удивлением взглянула на меня и протянула бланк.

— Заполняйте, пример под стеклом на столе.

Я достал из кармана купленную по пути шоколадку специально для этого случая и как можно печальнее сказал:

— Не могу писать. Рука не двигается. Заполните, пожалуйста, сами. А это вам к чаю, — моя улыбка была сама доброта.

— Ой, — и шоколадка мгновенно исчезла под стойкой, — что с вами делать? Говорите кому и куда.

Я бойко выдал адрес, что мне сказал Лесник и она, вписав его, в ожидании подняла глаза:

— Диктуйте текст.

— Там немного, девушка, всего два слова. Пишите. Генерал Дурачок.