старого еврея? Вы что, внук ему? Сын?

– Сын, – кивнул Навин и печально улыбнулся.

Он вернул трубу в кофр, который застегнул и положил на пол. Сам, взявшись за подлокотники, тяжело поднялся из кресла и, шаркая шлёпанцами, подошёл к окну.

Город угасал в ночи, выключая светящиеся окна. Лишь цепочки уличных фонарей вились вдоль дорог к окраинам, исчезая на горизонте в океане тьмы.

– Я, Валентин, пусть в это и непросто поверить, из древнего рода хранителей Иерихонских труб. Они были оставлены ангелами небесными нашему предку, Иехошуа Бин-Нуну. Иисусу Навину, по-вашему. Слышали про такого?

– Кажись, слыхал что-то, – пожал плечами Волин. – Как вы сказали? Иерихонские трубы? Это те, что разрушили крепость? Позвольте, но чтоб уронить стену, двух труб не хватит. Уж поверьте на слово, маленько мерекаю.

Валентин Васильевич постучал себя кулаком по лбу, улыбнулся и, отставив наполненный водкой бокал, подошёл к Георгию и тоже глянул в окно.

– То лишь легенда, Валентин, – задумчиво произнёс Георгий. – Лишь легенда. С давних времён кладоискатели и охотники за чудом ищут древние шофары, трубы, изготовленные из козлиных рогов, думая, что это от их силы пали стены неприступного города… Глупость, не правда ли? Сколько ж надо было изготовить тех шофаров, чтоб при гудении они создали резонанс, способный разрушить каменную кладку в несколько метров толщиной? Порой людей намеренно вводят в заблуждение, вам не кажется? Только представьте себе на минуточку, что было б, попади настоящие Иерихонские трубы в руки завоевателей. Тимура, Наполеона, Гитлера… Представили?

Волин на минуту задумался. Потом кивнул.

– Пожалуй, вы правы, – ответил он. – Но вы уверены, что трубы оставили вашему предку именно ангелы? И ещё вопрос: почему одна убивает, а друга даёт жизнь?

– Насчёт ангелов – стопроцентной уверенности, естественно, нет, – покачал головой Навин. – Но! Эта, что вы принесли, действительно убивает… Почти всегда. Но… Та, которую вы почитали за свою, наоборот, дарит жизнь. Видимо, ангелы, если всё ж в них поверить, вострубили под стенами Иерихона вместе. Ангел смерти – на город, ангел жизни – на войско Бин-Нуна, чтоб то не пало замертво, осталось в строю… Правда… Правда, меня долго смущала чеканка на трубах.

– А что с ней не так? – Волин оперся руками на подоконник и заинтересованно посмотрел в глаза Георгию.

– Понимаете, Валентин, если верить Ветхому завету, трубам не одна тысяча лет. Рисунок же явно средневековый. Но… – Навин умолк.

– Что? – в нетерпении подбодрил его Волин.

– Но со временем я понял, что чеканку на инструменты могли нанести и позже. Видно, со временем хранители начали путаться, которая из труб имеет какое предназначение. Они ж без чеканки совершенно одинаковые. Не находите?

– Вроде как, – согласился Волин…

Старики ещё долго стояли возле окна. Потом вернулись в кресла. Делились воспоминаниями.

Валентин рассказывал историю своей семьи, Георгий – о своих приключениях. О том, как после смерти Сталина решили с братом уехать за рубеж, в молодое государство Израиль, где Степан, бывший андреевский библиотекарь, живёт по сей день. Женился, вырастил сына, теперь воспитывает внуков. О том, что его, Георгия, когда он в конце пятидесятых был с оркестром на гастролях в Америке, уломали остаться там, обеспечив и студией, и концертной площадкой, и контрактом на гастроли. С графиком, расписанным на годы вперёд. О трубе жизни, которая с того памятного вечера в Андреевском, ни разу больше не звучала.

Они говорили, забыв о возрасте и о позднем времени, испытывая друг к дружке, казалось бы, искреннее расположение. Всё, что было в прошлом, в прошлом и осталось. Единственное, о чём хотел попросить Волин, но никак не решался, не давало ему до конца расслабиться. Георгием, впрочем, внутренняя напряжённость собеседника не осталась незамеченной.

– Послушайте, Валентин, если вы стесняетесь что-то спросить или попросить о чём-то, не надо. Говорите. Уверяю вас, если я смогу оказаться полезным, то непременно воспользуюсь таким шансом. Ну? Смелее!

– Понимаете, Георгий, – начал было Волин, но в это самое время в кармане его запиликал телефон. – Простите, ради Бога.

Валентин Васильевич достал из кармана трубку и посмотрел на экран. Супруга. В такое время? Вот, дура-баба! Велено ж ей – не беспокоить! Волин в раздражении нажал клавишу ответа и поднёс аппарат к уху:

– Что ещё?! Сказал же… – И вдруг повисла тяжёлая пауза.

Георгий видел, как менялось лицо старика. Прямо на глазах Волин постарел лет на десять, побледнел, нижняя челюсть его задёргалась, а из глаза выкатилась крупная слеза.

– Да, сейчас буду, – полушёпотом произнёс он и отключил вызов.

– Что-то случилось? – Навин в тревоге поднялся из кресла и рефлекторно потянулся к вороту – отчего-то стало трудно дышать.

– Случилось, – опустив голову, тихо произнёс Волин. – Дочь умерла. Лена. Только что. Из больницы жене позвонили, она не может внучек бросить. Зятя нет дома… Простите, Георгий. Но теперь мне больше от вас ничего не надо. Поздно… Пойду я…

Навин, развязав узел на поясе, скинул халат. Пройдя к плательному шкафу, достал из него пальто, накинул на плечи, вернулся к столику, поднял кофр и как был в тапочках, устремился к двери.

– Пойдёмте же, Валентин, – позвал он Волина. – Ну? Чёрт бы вас побрал! Очнитесь!

– Да? – Валентин Васильевич, выйдя из забытья, уставился на Георгия. – Вы что-то сказали?

– Быстрее, – Навин ухватил Волина свободной рукой под локоть и потащил к выходу из номера. – Времени почти нет. Но остался один шанс. Может, из тысячи. Давайте скорее! Расскажу по пути…

Такси неслось по опустевшему городу в сторону больницы. На заднем сиденье Навин очень тихо, наверное, чтоб не услышал водитель, растолковывал Волину:

– …правда ли это, не знаю. Штудировать записи времени нет, придётся пробовать самому. Но только вот о чём я вас попрошу, Валентин…

– Исполню всенепременно, – отвечал Волин.

– Я далеко не молод и, честно говоря, страшно устал жить. Если со мною что-то случится, перешлёте трубу Степану. Адрес возьмёте у моего секретаря. Договорились?

– Но… что может с вами случиться?

Вместо ответа Георгий повернул к Валентину лицо, подмигнул и улыбнулся.

– А всё-таки жаль, что та труба осталась у Стёпки. Очень жаль…

Медсестру выставили за дверь и строго-настрого велели ей не входить и никого в палату не впускать. Пока Навин расчехлял инструмент, готовился, Валентин Васильевич откинул с краешка кровати простынь и присел, взяв Лену за руку. Холодная… Ух, какая холодная. Неживая…

«Ленка, Ленка, ну как же ты