уменьшить последствия экзекуции.

Ноги этих существ оказались твёрже лошадиных копыт, и там, где они врубались в моё тело, словно взрывались боевые снаряды. Бешеные мучительные вспышки боли сводили с ума. Я слышал треск собственных костей, пока один из пинков не прилетел по уху, после чего из всех звуков вселенной остался в голове лишь мучительный гул.

Может к лучшему вышло, потому что гадкие слова, валившиеся на меня вместе с ударами, жги почище физических страданий. Они душу наравне с телом подставляли под истязание.

Когда пинки прекратились, я не шевельнулся. Не верил, что палачи ушли. Они часто давали мне тень надежды, передышку, чтобы позднее загнать в новый адский круг, но на этот раз тишина царила так долго, что я рискнул приоткрыть уцелевший глаз.

В коридоре никого не было. Людей на место расправы допускали далеко не сразу, как видно мучители старательно следили, чтобы никто не пришёл мне на помощь, ну или не позабавился бесплатно с их и только их жертвой. Я втянул в себя воняющий кислым воздух.

Долее валяться тут в дерьме и блевотине не имело смысла. За века я твёрдо усвоил сложившийся порядок вещей. Заживали на мне любые повреждения и делали они это довольно-таки проворно, но каждый клочок плоти мстил за восстановление изрядной болью. Собравшись с мужеством, я поднялся сначала на четвереньки, потом по стеночке на ноги. В первый миг поехало всё: коридор, подошвы, далёкий тусклый свет лампы, но я пошатался немного и не упал. Вновь валиться на грязное жёсткое покрытие значило получить новую порцию мучений.

Наведываться в таком виде к заказчику не имело никакого смысла, так что я развернулся, прищурился и, когда частично восстановился второй глаз, пошёл себе потихоньку в гостиницу.

Тело зудело, скрипело и протестовало как изношенный механизм, но вполне прилично слушалось, а больше от него ничего и не просили. Я тащился знакомой дорогой, экономно отвешивая шажки и переваривал щедрые полновесные пайки боли. Всё шло привычным чередом, не стоило делать из обыденности трагедию. Будь я человеком, уже бы сдох, а так воскресал понемногу, хотя ожить совсем почти не надеялся.

Острота зрения вернулась полностью, и я видел куда иду, а не наполовину догадывался об этом. Теперь стали попадаться люди, спешащие по своим делам, но мало кто обращал на меня внимание, считая обычным пьяным идиотом, влипшим в крупные неприятности или мелкие разборки. Ни для кого я не представлял никакого интереса.

Доковыляв до относительно респектабельных секторов, я задержался возле уличного фонтанчика, чтобы отчистить лицо руки и одежду. С листа полированного металла на меня смотрело расписанное гематомами и ссадинами лицо, я скорчил ему рожу и едва не удивился, когда оно меня передразнило. Не узнавать себя в зеркале было обычным развлечением после побоев. Я привык.

Избавившись, насколько это было возможно, от пятен крови и нечистот, я поковылял дальше. Синякам предстояло сойти только к утру, и я уже прикидывал, как мне оправдаться перед автоматом-привратником, когда вспомнил, что нанял сотрудницу и она уже должна находиться в моём номере.

Предстать перед персоналом избитым и испачканным показалось не самой лучшей идеей, но ночевать на улице хотелось ещё меньше. Я нашарил в кармане чудом уцелевшую карту допуска в номер и постарался миновать холл обычной человеческой походкой, а не судорожным рывками подстреленной птицы. Не знаю, удалось или нет, и не стал бы спрашивать чужого мнения.

В лифте я необдуманно расслабился и едва не стёк по тёплой пластиковой стенке, но сумел всё же собрать себя в кучу, выйти в коридор и дотащить измочаленное тело до нужной двери. Она услужливо отъехала в сторону, и при мысли о том, что дополз до пусть временного, но родного логова, я едва не застонал вслух.

Даниель лежала на кровати, я видел темноволосую голову на подушке, но никак не мог сообразить, спит моя подчинённая или нет. Впрочем, детали и мелочи тревожили сейчас меньше всего. Я героическим усилием мускулов и воли бросил себя к свободной койке, но не дотянул какой-то злосчастный шаг.

Рухнув на тёплое шершавое покрытие дешёвого ковра, едва удержался от крика — боль злобно прошлась по оплошавшим нервам — вознамерился тут же подняться и достичь цели, но вожделенная горизонталь почти лишила ярости сопротивления. Авторитет капитана я уже безнадёжно утратил, не стоило мучить себя напрасно. Я просто закрыл глаза. Почти провалился в нервический бред, когда чей-то голос спросил:

— Эй, Феб, вид у тебя не божеский. Позвать врача?

— Ни в коем случае!

Перспектива оказаться в лапах человеческих лекарей немедленно вырвала из объятий небытия. Помимо скандальной способности самовосстанавливаться из разобранного состояния в функциональное, чего категорически не одобряла каноническая медицина, я ещё обладал практически пустым кошельком и экономил на многом, в том числе личной страховке.

Даниель помолчала, как видно, размышляя, стоит ли принимать во внимание приказы так основательно побитого капитана, но, что удивительно, подчинилась. Я услышал мягкий шорох, а потом меня укрыли одеялом. Сильные руки бережно ощупали шею и лишь потом осторожно приподняли голову и подсунули под неё подушку. Я так растерялся, что даже ничего не сказал. И не требовалось.

— Спи, ненормальный! — пробормотала она.

Прозвучало так спокойно и тепло, что я сразу повиновался. Боль ещё вгрызалась там и здесь, жевала меня по своему усмотрению, но самое страшное осталось позади, и я позволил себе провалиться в уютную тёмную бездну временного забвения всех бед, прошлых настоящих и грядущих.

Глава 2

Пробуждение получилось необыкновенно приятным. Боль ушла, оставив в покое измученное тело. В коконе одеяла я ощущал себя уютно как младенец, хотя и не помнил своего детства. Даже жёсткость ложа не портила впечатления. Нежился бы и нежился, ощущая рядом доброе тепло.

Откуда оно идёт, я сообразил лишь теперь. Даниель устроилась рядом и мирно спала, завернувшись в другое одеяло. Вроде бы через два таких препятствия до меня не должен был доходить здоровый жар её тела, но я его чувствовал. Может быть, не физически, а в душе. Эта едва знакомая женщина, мало того, что выполнила без пререканий странную просьбу не звать врачей, так ещё устроилась подле меня, стремясь поддержать и прийти на помощь в случае нужды. Я слышал, что сопереживание бывает у нормальных людей, но сам никогда ничего подобного не испытывал. Да, жил внутри человечества, работал с отдельными индивидуумами и целыми коллективами, поддерживал нормальные отношения с сослуживцами и соседями, всеми, с кем