В. Виткович, Г. Ягдфельд Сказка среди бела дня

Памяти Евгения Шварца

1

      Есть ли на свете что-нибудь лучше утра 31 декабря! Когда всё впереди: и новогодняя ёлка, горящая разноцветными огнями, и подарки, которые тебя уже ждут, но ты не знаешь какие, и новогодние пироги впереди — румяные, пышные, выпеченные из самой белой муки, купленной в городе Ярославле по сорок шесть копеек за килограмм!

      Ты просыпаешься в ещё не убранной к празднику деревенской избе, где против печи в зеркале — тусклом, с увядшими цветами за рамой — танцуют ржаво-красные языки пламени и из квашни, фыркая, всё в пузырях, лезет тесто, а мать летает по избе, то скребёт ложкой по дну кастрюли, то грохочет кочергой в русской печи, то в ступке сахар толчёт, то держит над огнём ощипанного гуся, поворачивая его так, что кожа гуся дымится, потрескивая, и всё это значит, что праздник приближается с каждым мгновением…

      Как раз в такое утро, в такой избе и начались удивительные события, о которых мы расскажем. Они случились в деревне Неверково с учеником третьего класса Митей Бычковым.

      Утро было как утро. Митя проснулся в своей постели, открыл один глаз, лежал и думал — вставать или не вставать, когда кто-то постучал в окошко.

      Митя вскочил и в одной рубашке подбежал к окну, покрытому ледяными узорами, багровыми от солнца. Ничего не было видно, только снежные цветы на стекле. Положив голову на подоконник, Митя заглянул в оттаявший мутный уголок стекла и увидел улицу, снег и ребят своего класса.

      Схватив шубейку, Митя стрелой бросился к двери. Но мать успела его перехватить:

      — Ты куда?

      Заскулив, Митя опять подбежал к окну и посмотрел в глазок: катают снежных баб! Не попадая в штанины и рукава, Митя стремглав стал одеваться. Нахлобучив ушанку, он кинулся к двери.

      Держа в одной руке кочергу, мать снова ловко схватила его:

      — А мыться?

      Митя знал, — маму не переспоришь. В отчаянии он стащил шубу. Минуты полторы, не спуская глаз с матери, он гремел умывальником, делая вид, что моется. И, вытерев сухое лицо, опять бросился к шубе.

      — А молоко? — неумолимо спросила мать и налила из крынки в гранёный стакан тёплое молоко с пухлой коричневой пенкой.

      Митя тяжело вздохнул, уселся на скамью, двумя пальцами вытащил пенку, бросил котёнку. Мальчик медленно пил и дышал в стакан. Взгляд его упал на календарь: остались два последних листочка! Отставив стакан, Митя подбежал к календарю, оторвал вчерашний день, прочёл на последнем листочке:

      31 ДЕКАБРЯ

      Долгота дня — 7 часов 6 минут.

      Солнце всх. — 9.00, зх. — 16.06.

      Тысячу лет назад умер известный

      средневековый часовой мастер

      Антонио СЕГЕДИ

      Вот тут-то Митя и вспомнил про часы! Про свои новенькие часы с нарисованными стрелками, которые показывали без пяти двенадцать! Их мама вчера купила ему в городе на базаре, и они пролежали всю ночь под подушкой. Митя подбежал к кровати, вытащил их, потом впрыгнул в валенки. Мать обмотала его длинным шарфом, завязала сзади узлом. И Митя выбежал из избы.

      Снег хрустел и искрился под ногами. Над избами качались столбы дыма, всюду жарили и пекли. Тускло блестел серебристый плющ инея на бревенчатых стенах изб. А снег вокруг ещё не успели протоптать, он был пушист и толст.

      Мальчишки катали баб. В кармане у Мити гремело: это прыгали его заветные сокровища в железной коробке от монпансье. Митя пробежал мимо колодца, который весь обледенел, покрылся сосульками и ледяными уступами.

      — Гляньте, что мне мамка купила!

      Прыгая на одной ноге, Митя начал хвастливо вертеть часики.

      Вредный мальчишка Сашка Тимошкин взял часики и приложил к уху:

      — Без пяти двенадцать? Немножко спешат!

      Мальчики покатились со смеху.

      — Отдавай, — сказал Митя и вырвал часы.

      — Чего ржёте? — сказал Тимошкин голосом дяди Андрея, председателя сельсовета. — Эти часы ничего. Эти часы два раза в сутки показывают правильное время.

      И все опять: «Ха-ха-ха…» Митя тяжело дышал от негодования.

      — Много ты понимаешь, — сказал он и надел часы на руку. — Знаешь, какие это часы?

      — Знаем, знаем! — закричали мальчишки. — Раз твои, — значит самые главные! Главнее нет!

      И все начали смеяться так, что на деревне залаяли собаки. Митя был один против всех. Губы его дрожали, в глазах стояли слёзы. Неожиданно для себя он сказал:

      — Если эти часы остановить, — остановятся все часы на свете!

      Ребята притихли, даже Тимошкин такого не ожидал.

      — Остановятся? Как остановятся?!

      — А вот так!..

      Митя уже не мог удержаться, его понесло.

      — …Все будильники остановятся, и все ходики, и школьные часы!

      С состраданием посмотрев на Митю, Тимошкин покрутил пальцем около лба.

      — И на башнях встанут часы?

      — И на башнях, — заносчиво сказал Митя.

      От вранья у него загорелись уши, и он взялся катать свою снежную бабу.

      «Часики, а часики, — шептал он, — сделайтесь волшебные! Сделайтесь, пожалуйста, волшебные, ну, что вам стоит! Часики, а часики…» Он говорил с таким пылом, что не заметил, как его часики соскользнули с руки, упали в снег и он собственными руками закатал их в снежный ком.

      А мальчишки продолжали приставать к Мите:

      — И хронометр дяди Васи остановится? Да?.. И часы на вокзалах?.. И часы Главной палаты мер и весов, которые по звёздам?..

      Если бы мальчики знали, что будет, они не смеялись бы. Но они не знали и смеялись.

      — Ох и дурак! — сказал Тимошкин. — Ну и дурак!

      Митя подскочил от